[опубликовано 12 Декабря 2016]

Н.Сотавов

Петр I считал, что осуществление основной цели его вос­точной политики — обеспечения безопасности южных границ России и ее выхода к южным морям — невозможно без утверж­дения русского присутствия на Северном Кавказе и побережье Каспия. Однако связанный войной со Швецией и предвидя дли­тельную борьбу с южными соседями за преобладающее влия­ние на Кавказе, он считал необходимым провести тщательную военно-дипломатическую подготовку к активным действиям в этом регионе. Так, в 1715 г. в Иран было отправлено посольст­во А.П. Волынского. В письменной инструкции царя помимо решения торговых вопросов, описания состояния сухопутных и водных сообщений, вооруженных сил и крепостей послу пору­чалось выяснить, «какое шах персицкий обхождение имеет с турками и нет ли их, персов, намерения против их, турков, к начинанию войны... Не желают ли они, персы, против их, ту­рок, для безопасности своей с кем в союз вступить». Волын­ский должен был внушать, «какие главные неприятели они, турки, их государству и народу суть и какова всем соседям [Ирана] от них (турок. — Н. С.) есть опасность», а также объ­явить «о дружбе его царского величества». Сам Волынский, отправляя А. И. Лопухина из Шемахи в Астрахань, наставлял последнего, чтоб он «осмотрел и описал тамошний путь, чего ради придал ему нарочно инженерного ученика и велел им де­лать дневной журнал, описывая подлинно, где какие места и какие реки впадают в Каспийское море, какие тамошние наро­ды, сколько там войска».

Волынский и Лопухин точно выполнили данные им инструк­ции. По пути в Иран и обратно они вели подробные записи, ставшие важными источниками для изучения экономического и военно-политического положения Ирана, Прикаспийских обла­стей и Дагестана. Высадившись в конце августа 1715 г. в Низабаде, Волынский к марту следующего года через Шемаху и Тебриз прибыл в Исфахан. Подробно ознакомившись с ситуацией в сефевидском Иране, он доносил в Петербург, что, «хотя настоящая война наша (шведская) нам и возбраняла б, однако, как я здешнюю слабость вижу, нам без всякого опасения начать можно [поход на Кавказ]... к чему удобнее нынешнего времени не будет». Подписав с шахом Ирана выгодный торговый трактат, в декабре 1718 г. Волынский вер­нулся в Петербург, где представил царю обстоятельный доклад, к которому был приложен «Журнал на персидскую карту с кратким описанием провинций и городов... и где есть какие пу­ти удобные или нужные к проходам армии».

На основании донесений А.-Б. Черкасского, А. И. Лопухи­на, А. П. Волынского и других Петр I решил тщательно изу­чить побережье Каспийского моря и форсировать подготовку к предстоящему походу. В 1716—1719 гг. под видом изучения торговых путей на западный и восточный берега Каспия были направлены поручик Кожин, унтер-лейтенант Дорошенко, лейте­нант Соймонов, капитан фон Верден, князь Урусов и другие, ко­торые обследовали участок от устья Амударьи и Волги до Ги-ляна, Астрабада, Мазендерана и Куры. «Польза общих тор­гов, — вспоминал Ф. И. Соймопов, — служила тогда наруж­ным видом сего предприятия, и назначенному в оную посылку офицерам предписано было в инструкции, чтоб они сие намере­ние везде распространяли, хотя другие словесныя и тайныя при­казания до купечества не подлежали».С тем же заданием консулами и торговыми агентами в Ис­фахан и Шемаху были отправлены Семен Аврамов и капитан Баскаков. Согласно инструкции, их главная задача заключа­лась в сборе сведений экономического, военного и политическо­го характера. «Все это — дипломатия, и экономика, и разве­дочная работа, — замечали Е. С. Зевакин и А. М. Полиевктов, — были в самом тесном и сложном переплетении между собой». Благодаря проделанной работе правительство Пет­ра I получило подробные сведения о военно-политической об­становке в Прикаспийских областях и Иране.

Учитывая создавшуюся ситуацию, оно предприняло конкрет­ные шаги для укрепления позиций России на Северном Кавка­зе. Вернувшийся из Ирана А. П. Волынский был назначен аст­раханским генерал-губернатором. Прибыв в апреле 1719 г. в Астрахань, ставший для Петербурга отправным пунктом раз­личных военных и дипломатических предприятий на Востоке, он обратился с запросом в Сенат: как быть со смежными народа­ми (калмыками, кумыками, ногайцами и кабардинцами), «от коих его царского величества подданным как польза, так и вред бывает». Со своей стороны, он считал целесообразным укрепить влияние среди кумыков, ссылаясь на пророссийскую ориентацию шамхала Адиль-Гирея и аксаевского владетеля Султан Махмуда, выказанную ими во время проезда А.И. Ло­пухина. В ответной инструкции Сената предлагалось обере­гать тех владетелей, которые приняли российское подданство, и склонять к тому же других, отвергая их от сближения с Ира­ном, Турцией, Крымом и Кубанской ордой. Для усиления влияния России Волынский установил тесный контакт с царем Картлии Вахтангом VI и армянскими князьями-меликами, ко­торые обещали выставить вспомогательные силы в случае по­хода русских войск в Прикаспий. По совету Волынского рос­сийское правительство продолжало оказывать покровительство кабардинским и дагестанским владетелям, но не решалось вступить в Прикаспийские области из-за продолжающейся Се­верной войны. Для предстоящей кампании строились суда, за­готавливали провиант, фураж и снаряжение в Нижнем Новго­роде, Казани и Астрахани. Для предупреждения враждебных действий со стороны Порты еще в конце 1720 г. был подписан Константинопольский договор о «вечном мире», подтвердивший основные условия Адрианопольского трактата 1713 г. 30 ав­густа 1721 г. был заключен Ништадтский мир, положивший конец Северной войне. Тогда же были приняты шерти от засулакских кумыкских владетелей, уцмия Ахмед-хана и некото­рых других дагестанских князей. Почти все кабардинские и дагестанские правители, обращавшиеся к царю за помощью, за исключением владетелей Утамыша, Буйнака и Казанища, ви­новных в нападении на команду А. И. Лопухина в 1718 г., а также Сурхая и Дауд-бека, учинивших шемахинский погром, были приняты в российское подданство.

Показательно также, что за несколько месяцев до нападе­ния на Шемаху В'апреле 1721 г. к Волынскому обращался Дауд-бек, предлагая свое подданство и услуги русскому царю. Однако политические условия, выдвинутые им, оказались не­приемлемыми для России. Посланцам Дауд-бека астраханский губернатор никакого официального ответа не дал, но тайно ему сообщил, что русскому царю «не противно то, что он с персия­нами воюет и чтоб он не мирился с ними». Сам Волынский в донесении к царю от 15 августа 1721 г., не получив еще изве­стий о шемахинском погроме, так комментировал это обраще­ние: «Дауд-бек (лезгинский владелец) ни к чему не потребен, он ответствует мне, что, конечно, желает служить Вашему ве­личеству, однакож чтоб Вы изволили прислать к нему свои войска и довольное число пушек, а он отберет города у персиян и которые ему удобны, то себе оставит (а именно Дербент и Шемаху), а прочие уступает Вашему величеству, кои по той стороне Куры реки до самой Испагани, чего в руках его никог­да не будет». По-видимому, Волынскому легко удалось убедить царя в нецелесообразности принимать Дауд-бека в свое подданство. Планы Дауд-бека не соответствовали намерениям Петра I и не встретили его одобрения. Негативный ответ царя имел серь­езные политические последствия, отразившись на позиции пред­водителей повстанческих выступлений. Не добившись под­держки в Пртрпбурге, Сурхай и Дауд-бек учинили расправу над русскими купцами в Шемахе в 1721 г., что поставило их во враждебные отношения не только с Ираном, но и с Россией и толкнуло на сторону Порты. «Мы видели, — замечал по этому поводу С. М. Соловьев, — что лезгинский владелец Дауд-бек хотел подняться на шаха с помощью России. Но так как Во­лынский не подал ему никакой надежды на эту помощь, то он решился не упускать благоприятного времени и начать дейст­вия в союзе с казы-кумыцким владельцем Суркаем».

Шемахинские события подтолкнули Петра I на скорейшую реализацию давно задуманного похода на юг. Получив донесе­ние об этом 9 сентября 1721 г. и мотивируя неотложность на­меченного предприятия, Волынский писал царю, что Дауд-бек и Сурхай, «конечно, будут искать протекции турецкой... тога ради, государь, можно начать и на предбудущее лето». Не­которое время спустя, ссылаясь на донесения кабардинских кня­зей об обращении Сурхая и Дауд-бека за покровительством к османскому султану, Волынский стал настаивать на более ре­шительных действиях. Его многочисленные осведомители ут­верждали, что османы намерены захватить Дербент, а если это случится, то Каспийское море надолго останется для России за­крытым. Несмотря на возражения отдельных сенаторов, царь согла­сился с мнением астраханского губернатора. Весной 1722 г. войска и корабли, предназначенные к походу, были сосредото­чены в Астрахани. О приготовлениях Петра I к предстоящему походу французский дипломат де Кампредон 10 апреля 1722 г. доносил из Петербурга, что «ему (Петру I. — Н.С.) хочется предупредить турок, собирающихся поддержать бунтовщиков (Сурхая и Дауд-бека. — Н.С.), которые подали повод к этой войне». Сам Петр I в письме к Вахтангу VI, мотивируя не­обходимость начала похода летом 1722 г., сообщал, что «реби-лизанты персидские (Сурхай и Дауд-бек. — Н.С.) просили про­текции «турецкой, того ради поспешили, дабы хотя фут в пер­сидских рубежах получить».

Перед началом похода, 15 июля 1722 г., был опубликован манифест, обращенный к населению Кавказа и Прикаспийских областей Ирана. Он призывал жителей не покидать своих мест при приближении русских войск, выступивших для наказания «бунтовщиков» (Сурхая и Дауд-бека), истребивших подданных России в Шемахе и ущемивших ее достоинство как великой державы. Одновременно в специальном указе консулу Аврамову предлагалось рассеять подозрения шахского двора. С этой целью он должен был вступить в переговоры о заключе­нии военного союза против Порты с условием уступки Прикас­пийских провинций России. «Сие им гораздо внуши, — подчер­кивалось в указе, — ежели вышеписаное не примут... тогда нам крайняя нужда будет береги по Каспийскому морю овладеть, понеже... турков нам тут допустить невозможно». Стремясь скорее добиться поставленной цели, Петр I с пехотой на кораблях 18 июля отплыл из Астрахани, а через де­вять дней высадился на берегу Аграханского залива. Террито­рия от устья Сулака до р. Милюкент за Дербентом была за­нята в течение четырех недель. Столь быстрое продвижение русской армии объяснялось не только ее многочисленностью, но и стремлением местного населения, особенно сельских жителей, городских торговцев и ремесленников, освободиться с помощью России от «произвола, — как писал Ф.М. Алиев, — коррумпи­рованной шахской администрации, от феодального разбоя и политических неурядиц». Характеризуя политические настрое­ния местного населения, польский миссионер и. Т. Крусинский, посетивший Кавказ в те годы, писал: «Население, живущее око­ло Каспийского моря, ни о чем так не молится, как о том, что­бы московиты как можно скорее пришли и освободили его от ига персидской монархии». Придворный историограф Надир-шаха Мирза Мехди-хан также признал, что когда «падишах русских Петр прибыл в Дербент, то народ тамошний, опасаясь владычества турок, как непримиримых врагов, без разрешения шаха явился к нему с покорностью».

Реакция наиболее крупных владетелей Кабарды, Дагестана и Ширвана на появление русских войск была различной. Дауд-бек и Сурхай, опасаясь карательных действий царских властей, стали более активно добиваться протекции Порты. Та же часть владетелей, которая находилась под покровительством России или не участвовала во враждебных действиях, изъявила готов­ность оказать содействие Петру I. Попытка эндиреевского правителя Айдемира выступить против отряда под командованием бригадира Ветерани кончи­лась для князя плачевно: его резиденция была превращена «в пепел». Остальные северокумыкские владетели — аксаевский, костековский и шамхал Адиль-Гирей, а также некоторые ка­бардинские князья выразили готовность быть на русской служ­бе. 6 августа на Сулаке 100-тысячную русскую армию встреча­ли шамхал Адиль-Гирей, аксаевский владетель Султан Махмуд и кабардинский князь Арслан-бек Кайтукин, прибывшие для участия в дальнейшем походе со своими нукерами. Активное участие в походе принял конный отряд кабардинского владете­ля Эльмурзы Черкасского, находившегося на русской службе с 1719 г. Здесь же по указанию шамхала и аксаевского прави­теля было выделено 600 телег, запряженных волами для пере­возки провианта, 250 быков на пищу солдатам и 9 персидских иноходцев царю в подарок. 12 августа русская армия без задержек подошла к Тарки благодаря тому, что «на путях пе­рехода от Сулака в Дагестан на каждой стоянке по приказа­нию шамхала принимались меры в отношении воды, фуража и прочего снабжения». 16 августа во главе всей армии Петр I направился в Дербент, от жителей которого было получено письмо, что «по онаго Вашего величества указу и манифесту служить и по- нашему желанию в послушании пробыть за потребностью рассуждаем... а мы бы бедные милосердным Ваше­го величества охранением взысканы были».

На пути в Дербент 23 августа его встретили представители уцмия Ахмед-хана и буйнакский владетель Муртузали, которые передали ему личные подарки и несколько десятков голов рога­того скота. В тот же день за версту до города русских приветствовала делегация дербентских жителей. Описывая встречу, организо­ванную дербентскими жителями, Петр I писал в Сенат: «Прав­да, что сии люди нелицемерною любовию приняли и так нам ради, как бы своих из осады выручили». Дербентский наиб Имам-кули-бек за мирную сдачу крепости был назначен прави­телем города, пожалован чином генерал-майора и постоянным годовым жалованьем. Оставив комендантом Дербента полков­ника Юнгера, Петр выступил к лагерю на р. Милюкент, откуда был намерен совершить поход в Баку для строительства крепос­ти у устья р. Кура. Царь был доволен успешным ходом операции. В одном из донесений в Сенат он писал: «Дорогою все сидели смирно и от владельцев горских приниманы приятно лицем». Но затем ему пришлось изменить свое мнение о некоторых горских правите­лях. На р. Инчха, у границы владений утамышского князя, русские войска были атакованы 10-тысячной конницей под командой Султан Махмуда, за что солдаты «сделали из всего его владения фейерверк». Потом уже выяснилось, что такое число войск было «не его, но многих владельцев под его име­нем, приводцем у них был Султан Мамут Утемишевский, и ожи­дали к себе на помощь владельца Сурхая, который с Дауд-беком взял Шемаху». Убедившись в бесперспективности сра­жения с русской армией, прочие горские правители остались в стороне, выразив нейтралитет или видимую покорность царю. Тем не менее, гибель в море двух эскадр с продовольствием, ко­сившая солдат эпидемия и падеж лошадей вынудили Петра от­казаться от продолжения похода.

Для обсуждения создавшегося положения был созван воен­ный совет — «генеральный конзилий, что делать, на котором все согласно положили письменное мнение, чтобы иттить назад, понеже провианту только на месяц имеем». Но кроме этих причин, как правильно отмечает О.П. Маркова, была и другая причина прекращения похода: «Петр ушел с Кавказа, избегая преждевременной войны с Турцией». Прибывший в русский лагерь на р. Милюкент султанский представитель прямо за­явил, что дальнейшее продвижение русской армии на Кавказе будет рассматриваться Портой как причина для объявления войны России. Перед отъездом с Кавказа для сохранения здесь влияния России Петр I отдал распоряжение о проведении ряда важ­ных мероприятий. В конце августа — начале сентября по его указанию на Учинском валу близ устья р. Аграхань были построены укрепления и провиантские склады («магазейны»), по­лучившие название Аграханский транжемент или Ставро­поль. Специальной грамотой от 1 сентября 1722 г. он взял под защиту российской короны табасаранского кадия Рустема и майсума Махмуд-бека. Немногим позже от владельцев Кайтага и Буйнака были взяты аманаты в знак верности России. По указанию царя на Сулаке была заложена новая крепость — Св. Крест, ставшая в дальнейшем важным экономическим цент­ром для народов Северного Кавказа и Юга России. Тарковский правитель Адиль-Гирей был утвержден в звании шамхала Да­гестана с подчинением ему всех местных владетелей и переда­чей жилищ и земель Султан Махмуда Утамышского. Назна­чив командующим всеми оставшимися на Кавказе гарнизонами генерала М.А. Матюшкина, 29 сентября 1722 г. с основными силами Петр I отплыл в Астрахань. В результате проведенной им кампании Россия установила контроль над дагестанским и ширванским побережьем Каспия.

Действия русских войск, позволившие успешно осуществить часть задуманного Петром I плана, вызвали острое недовольст­во в Стамбуле. Еще до ухода основных русских сил верховный везир Ибрагим-паша на заседании дивана угрожал объявить России джихад — «священную войну». 3 сентября 1722 г. шамхалу Адиль-Гирею было послано воззвание «выслать всех магометанцев, какого бы ни были роду из домов своих, и ве­леть им... против возмутителей (русских. — Н.С.) весьма жестоко биться». Но намечавшаяся под эгидой Порты антироссийская коалиция в Дагестане не состоялась: против нее выступил Адиль-Гирей; Сурхай под его влиянием остался в стороне; Дауд-бек, Ахмед-хан и Али Султан, перессорившись между собой, прервали переговоры с Крымом. Экспансионистские замыслы Порты и Крыма активно под­держивались Англией и Австрией, стремившимися спровоциро­вать новый русско-турецкий конфликт. Их представители в Стамбуле внушали османским министрам, что поход Петра I положил начало завоеванию Кавказа Россией. Уход русской ар­мии развязал руки агрессивно настроенной группировке осман­ских и крымских феодалов. Посланный в Исфахан с разведыва­тельными целями, турецкий посланник доносил в Стамбул, что Иран находится в бедственном состоянии и легко может быть завоеван. Стараясь привлечь на свою сторону завоевателя Ирана Мир Махмуда, султан Ахмед III известил его повторно, что «не будет препятствовать ему овладеть Персиею, если он признает зависимость от Порты».

На протяжении всей второй половины 1722 г. в Стамбуле распространялись самые разные, порой фантастические слухи: «о поражении» и поспешном «отступлении» русской армии, тайном визите Петра I в Грузию и переговорах с грузинским митрополитом об оккупации этой страны русскими войсками и т. п. Портой в ход были пущены все средства: дезинформация, интриги, подкуп, натравливание иранцев на русских и жи­телей Кавказа на иранцев. Нагнетая обстановку, султан и его министры не скрывали своих намерений захватить шахские вла­дения на Кавказе. Под предлогом «защиты» Грузии сераскеру Ибрагим-паше направили дополнительные войска, чтобы «со­хранить покорность грузинского хана (Вахтанга VI. — Н. С.), если даже он поставит себя под протекцию царя». Порта и Крым засылали все новых агентов, чтобы подкупом или угро­зами привлечь на свою сторону местных правителей.

Первым на посулы Порты откликнулся цахурский правитель Али Султан, принявший османское подданство в сентябре 1722г. В фирмане Ахмеда III, присланном по этому случаю, подчерки­валось, что Элисуйское владение утверждается «за опытным, храбрым и благочестивым эмиром Дагестана Али Султаном». Этот акт Порты должен был вдохновить сторонников протурецкой ориентации и показать им, что султанское правительство продолжает собирать силы для захвата сефевидских владений, хотя в Стамбуле знали о неготовности османских войск к нача­лу военных действий. «Турецкие дела и слова непостоянны... — сообщал И.И. Неплюев 13 сентября 1722 г. — Порта прини­мает в свое подданство Дауд-хана и хочет сначала овладеть персидскою Грузиею, а потом вытеснить русские войска из Да­гестана». Спустя месяц он извещал, что Ибрагим-паша полу­чил приказ вступить в Картлию с 50-тысячным войском и до­биться подчинения Вахтанга VI, а затем «оному Эрзерумскому паше с войском, которого будет до 20.000, велено иттить в Да­гестанскую землю, дабы российским войскам запретить в прогрессах». В конце ноября турецкие министры потребовали вы­вода оставшихся на Кавказе русских войск под тем предлогом, что пребывание там русских войск внушает «сильное подозре­ние всем окрестным государям и турецкий народ покоен быть не может».

В самом конце 1722 г. на сторону Порты склонился Дауд-бек, принявший ее подданство в качестве верховного правителя Дагестана и Ширвана. В грамоте, посланной Дауд-беку, султан Ахмед III в высокопарных выражениях поставил перед ним ши­рокую программу захвата новых территорий на Кавказе и вы­теснения русских войск из Прикаспийских областей. Сообщая об этом, Неплюев подчеркивал: «Притом ему Дауд шейху пи­сано особливое письмо, дабы он старался и протчие принадле­жащие к Ширвану ближние персидские провинции, елико бу­дет возможно, приобщил оружием в свое владение, и что при­общит, на все на то ему обещает Порта дать инвестуру... чтоб он всеми мерами старался выгнать российский гарнизон из Дербента и всяких тамошних краев». Переход Дауд-бека под протекцию Порты явился первым шагом на пути реализации планов османской правящей вер­хушки на Кавказе. Вдохновленная этой акцией, она спешила решить ближайшую тактическую задачу — захватить закавказские и прикаспийские владения Сефевидской державы. Прибе­гая к прямому подлогу, султанские министры заявили, что оставшийся в живых сын шаха Хосейна Тахмасп и новый пра­витель Ирана Мир Махмуд приняли османскую протекцию. «По­неже Персия ныне в руках магометанских и те все народы у Порты в подданстве,— гласило решение дивана от 12 февраля 1723 г., — дабы российский монарх все свои войска вывел из персицких стран и во всем бы отнял руку от Персии».

15 февраля 1723 г. Неплюев сообщал Петру I, что султан требует, «дабы Ваше величество претензию свою от Дагестанов оставили... и войско свое вывел», угрожая в противном случае, что «и Порта нынешней весною все свои меры войною употре­бит в защищение тех стран». Вскрывая истинный смысл со­кровенных желаний правящих кругов Османской империи, ре­зидент разъяснял, что они мечтают о том, что, «ежели б Мир-вейс (Мир Махмуд, сын Мир Вейса. — Н.С.) всею Персиею овладел и с ними соединился, в таком случае приклонились бы хивинцы, бухарцы и Могол (правитель Могольской империи в Индии. — Н.С.), понеже все те страны махометанского за­кону». Порта вела себя весьма воинственно, подогреваемая интри­гами английского посла А. Станьяна. В специальном мемориа­ле, направленном султану, Станьян заверял его, что Россия готовится к захвату всего Кавказа вплоть до Черного моря, но не имеет союзников в Европе и легко может быть разбита. В апреле 1723 г. великий везир Ибрагим-паша предложил цар­скому правительству план раздела сфер влияния на Кавказе. Согласно этому плану, Порта сохраняла за собой владения Сефевидов в Закавказье и часть Северного Кавказа, включая Дербент. Влияние России распространялось бы на засулакские земли до Терека. Одновременно с переговорами Порта продол­жала военные приготовления. Командиры османских частей в Крыму, Бессарабии и Молдавии получили указ быть готовыми к походу на Северный Кавказ. Командующие войсками, направ­ляемыми в Закавказье, должны были собраться в Эрзуруме и ждать сигнала о выступлении.

Предложения Порты, предполагавшие поглощение Кавказа и Прикаспийских областей, встретили решительное противодей­ствие России. Для отражения возможного турецкого вторже­ния царское правительство срочно предприняло ответные меры. Командующий Украинской армией М.М. Голицын отозвал пол­ки с тыловых работ и привел их в боевую готовность. По при­казу Петра I были усилены гарнизоны, дислоцированные на Северном Кавказе. Обезопасив пограничную линию на Кавка­зе на случай возникновения вооруженного конфликта, Петр I предписал И. И. Неплюеву известить султанский двор о готов­ности России защищать свои интересы на побережье Каспия всеми доступными средствами. «Если Порта безо всякой со сто­роны нашей причины хочет нарушить вечный мир, — гласил ответ Петра I, — то мы... к обороне своей с помощью божиею по­требные способы найдем». Русско-турецкие переговоры, проходившие в мае—августе 1723 г. в Стамбуле при посредничестве французского посла де Бонака, не дали положительных результатов. Настаивая на праве владеть Арменией, Грузией, Азербайджаном и Северным Кавказом, Порта перешла к прямым военным захватам. Как признает османский историограф Джевдет-паша, под видом защиты турецких интересов «высокое правительство во дни сул­тана Ахмеда поспешило завладеть столицею Гюрджистана Тиф­лисом, посадило от себя правителя в Шемаху... построило го­род Фаш (крепость Поти. — Н.С.) на берегах Черного моря... открыло оттуда путь в Тифлис и облегчило тем доставление в Тифлис и Дагестан оружия, подвозимого флотом в Фаш».

В июне 1723 г. турецкие войска заняли Тифлис, что вызва­ло ликование в Стамбуле. В донесении в Лондон Станьян пи­сал, что дополнительные части в Грузию были посланы по его инициативе. Одновременно русские отряды, чтобы не допу­стить турок на побережье Каспия, сначала заняли Энзели и Решт, а затем Баку. Вслед за этим Россия стала добиваться от Тахмаспа добровольной уступки Прикаспийских областей, обе­щая ему взамен необходимую помощь для борьбы с османски­ми и афганскими захватчиками. Угроза турецких завоеваний вынудила шахский двор напра­вить в Петербург своего представителя Исмаил-бека, который подписал с Петром I 12(23) сентября 1723 г. Петербургский договор, предоставлявший России «в вечное владение города Дербент, Баку со всеми к ним прилегающими и по Каспийскому морю лежащими землями и местами, також де и провинции Гилянь, Мизондран и Астрабат». Взамен Россия обязалась по­мочь Ирану в борьбе против его врагов. Договор, закрепивший переход к России Северо-Восточного Кавказа и Прикаспийских областей, явился важной дипломатической победой Петра I: не нарушая мира с Ираном, он смог получить эти земли на основе взаимных обязательств.

Русско-иранский договор усилил активность султанского правительства. Осенью 1723 г. военные действия османов в За­кавказье возобновились с новой силой. В октябре 1723 г. мно­гочисленная османская армия выступила из Тифлиса к Гяндже, чтобы соединиться с Дауд-беком, но была разбита объединен­ными силами армян, грузин и дагестанских повстанцев. Отсту­павшие турецкие части подверглись нападению кахетинского царя Константина и дагестанских горцев, вынудивших захват­чиков отступить в Картлию. Сераскер Закавказья Ибрагим-па­ша был отстранен от должности. Несмотря на поражение под Гянджой, Порта продолжала свою политику утверждения на Кавказе, объявив в Шемахе в конце октября «публично султанский указ и диплом, в какой силе шейх Дауду провинция Ширван под владение от султана назначена». Однако эта акция Стамбула имела обратный ре­зультат. Дагестанские владетели не признали верховной влас­ти Дауд-бека, а съехались в урочище Худат, чтобы поделить закрепленные за ним земли так, чтобы «быть Шемахе и Баке городу за Шамхалом, да Мюскер, Шабран за Даудом, да Кубе и Калхан за Усмеем, а городу Дербени за Майсумом». Реа­лизовать намеченный план им не удалось, так как в Шемаху прибыл из Грузии сераскер Сары Мустафа-паша «с тысячью че­ловек конницы, дабы все оные владельцы у Порты в послуша­нии содержать».

Убедившись в слабости позиций Дауд-бека, Порта пыталась склонить на свою сторону Сурхая, продолжавшего придержи­ваться выжидательной тактики. В декабре 1722 г. Сурхай сам обратился к шамхалу Адиль-Гирею с просьбой примирить его с Россией, выражая желание быть в ее подданстве. Однако рос­сийское правительство отказало в протекции Сурхаю, мотиви­руя это тем, что «ему, Суркаю, невозможно верить». Это ре­шение вызвало недовольство казикумухского хана. Весной 1723 г. раздосадованный Сурхай обратился к шамхалу с требо­ванием добиться вывода русских войск, предупреждая, что «буде сего не учинишь, все дагистанские народы соберутся от Зунты до самой Куре и против тебя, и против русских и много бу­дет конфузий». Но Сурхаю не удалось учинить «конфузий» ни над шамхалом, ни над оставшимися русскими гарнизонами, ввиду того что с весны до осени 1723 г. в знак верности России дали амана­тов владетели Аксая, Эндирея, Эрпели, Кайтага, Табасарана и кабардинский князь Арслан-бек Кайтукин. Учитывая эту тен­денцию во внешнеполитической ориентации северокавказских правителей, в июле 1723 г. Сурхай лично обратился в Коллегию иностранных дел. Он заверял, что «дружба и пароль, которой я вам дал, и ныне оное содерживается, и кто вам недруг и мне недруг, а кто вам Друг, тот и мне также друг», предлагая под­данным России свободный проезд в подвластные ему Казикумухское ханство и союзы сельских общин.

Царское правительство и на сей раз оставило без ответа об­ращение Сурхая, чем не замедлили воспользоваться Дауд-бек и султанские агенты, запугивавшие горских владетелей приме­нением карательных санкций. В начале мая от дербентского наиба поступило сообщение, что «Дауд-бек умышлением своим велел в Шемахе брату своему Мамат-хану сочинить письма фальшивые через турецкого Ахуна... те письма прислать из Ше­махи с почтарями, как к нему, Дауд-беку, так и к шамхалу в Дербень... тем почтарям сказывать в народе, будто оные почта­ри едут с письмами к нему от турецкого султана, и пустить славу, что и войско турецкое, и артиллерия идет к нему, Дауд-беку, на помочь». Однако и эта затея закончилась полным провалом. Даге­станские владетели продолжали враждовать с Дауд-беком, стараясь изгнать его из Шемахи. Попытка султана примирить своего ставленника с шамхалом и уцмием не имела успеха. От Дауд-бека отошли жители Гулахана, Чачахлы, Седюли, Шаб-рана и других мест. В конце мая 1723 г. в Шемахе управляли двое: брат Дауд-бека Мамат-хан и дядя Сурхая Качай (Карат-бек.— Н. С,), которому фактически принадлежала власть в го­роде.

Опасаясь открытого конфликта с Россией, Порта вместе с тем старалась сколотить союз местных владетелей с крымским ханом для вытеснения русских войск из Северного Кавказа. 31 мая 1723 г. полковник Юнгер извещал А.П. Волынского, что «де намерен ис Крыму Бахтыгерей салтан с своими, совокупясь с Усмеем и Дауд-беком и прочими горскими бесюрман-ские народы, иттить на крепость Святого Креста». В самом Дербенте эмиссары Порты спровоцировали заговор с участием наиба, но заговор был раскрыт и быстро ликвидирован. В целом положение Дауд-бека оставалось непрочным. Архивные материалы убедительно подтверждают, что Шемаха преврати­лась в объект острой борьбы между Дауд-беком, с одной стороны, Сурхаем, Адиль-Гиреем и Ахмед-ханом — с дру­гой.

Из-за неустойчивости ситуации русско-турецкие переговоры о разграничении на Кавказе и Прикаспийских областях продви­гались с трудом. Не желая втягиваться в войну с Османской империей, царское правительство искало мирное решение конф­ликта, но прочно сохраняло занятые позиции, не уступая угро­зам султанского двора. 23 декабря 1723 г. Неплюев при под­держке де Бонака предложил прекратить военные действия в тех пределах, какими владели обе стороны. Русские войска к тому времени контролировали приморскую часть Северо-Во­сточного Кавказа, Баку, Энзели и Решт. Порта, распространив­шая свою власть на Западную Армению и часть Грузии, согла­силась послать указ к своим командующим в Закавказье не предпринимать враждебных действий по отношению к поддан­ным России. Вместе с тем она вновь попыталась использовать тактику угроз и шантажа, чтобы заставить русскую сторону от­ступить. После встреч с английским и австрийским послами в конце года османские министры известили Неплюева, что сул­танское правительство намерено вести переговоры лишь о тех местах, где находятся русские гарнизоны, остальные же персид­ские провинции (Астрабад и Мазендеран) оно будет отстаивать силой. По предписанию своего правительства резидент реши­тельно отклонил притязания Порты на переданную России  часть Прикаспия. «В таком случае, — ответили ему 2 (13) янва­ря 1724 г., — объявляется война».

Жесткая позиция Порты в немалой степени объяснялась интригами европейских дипломатов. Станьян уверял великого везира в том, что Россия намерена овладеть всей восточной торговлей, что невыгодно Турции. Если это случится, тогда антличане и другие европейцы выедут из Турции к великому ущербу султанской казны. «Поэтому Порта, — настоятельно внушал он ему, — оружием должна остановить успехи русских на Востоке; и если Порта объявит войну России, то получит де­нежное вспоможение не только от короля, но и от всего народа английского». О характере «дружеского» посредничества де Бонака Неплюев сообщал Петру I, что французский посол требовал, «да­бы Ваше Величество соизволили войскам своим повелеть от границ турецких ретироваться, яко татары от того имеют по­дозрение и Порте внушают». В другой реляции он отмечал, что «от французского посла помочи ни в чем не имел... но паче приговаривал мне с великим приотягчением, дабы я по турец­кому желанию к трактату склонился».

Не без влияния европейских держав Порта продолжала упорствовать, отказываясь от своих недавних предложений. Ее дель, как отмечал Неплюев, заключалась в том, чтобы полу­чить Прикаспийские области, «отлуча шаха Тахмасиба от Его Императорского Величества союза, а потом бы Мир Вейса (Мир Махмуда.— Н.С.) в протекцию принять, яко и шейх Дауда, таким образом Персией без труда овладеть, может быть, потом и Его Величества владения тамо лишить». Сле­дуя указаниям Петра I, российский дипломат твердо заявил, что «если турки возымеют претензию заставить царя отказать­ся от завоеванных им в Персии земель, то это будет лучшим средством побудить его продолжать свои завоевания». Если же Порта проявит добрую волю к соглашению, то дружественные отношения между державами значительно укрепятся. В Пе­тербурге также предупредили английского резидента, что «царь не потерпит более, чтобы какая бы то ни была держава пред­писывала ему законы, как Англия делала это прежде и пы­тается делать снова».

Дело до войны не дошло. Видя непреклонную позицию пра­вительства Петра I, Ибрагим-паша при очередной встрече с Неплюевым выразил готовность уступить России каспийское побережье до слияния рек Араке и Кура. С новыми предло­жениями Порты в Петербург был направлен специальный курь­ер, который привез положительный ответ в начале мая. Не­смотря на негативную реакцию европейских держав, переговоры завершились мирным исходом. 12 (23) июня 1724 г. в Стам­буле был подписан трактат о разделе сфер влияния на Кавка­зе, признавший за Россией владения, принадлежавшие ей ра­нее, области, переданные ей Ираном по Петербургскому до­говору, а также две трети приморскоей полосы Ширвана и часть земель по Самуру, считавшихся под протекцией Сурхая. К Османской империи переходили бывшие иранские владения в Азербайджане (кроме Ардебиля), Грузии, Армении и часть западных областей Ирана. На территории Ширвана учреж­далось отдельное Шемахинское ханство во главе с Дауд-беком под османским сюзеренитетом. В Дагестане под власть султана отходили Ахты, Рутул, Цахур и часть лезгинских земель, счи­тавшихся под покровительством Сурхая. По словам румынско­го историка Н. Иорги, «турки получили те области, к которым стремились в течение двух столетий».

По мнению Неплюева, трактат 1724 г. был успехом россий­ской дипломатии. Оценивая итоги достигнутого соглашения, он писал: «Турки от Ардебиля отступили и от Мир Вейза (Мир Махмуда.— Н. С.) пропозиции не принимать постановили... И за Вашим Величеством подтвердили все то, как Вашему Ве­личеству от шаха Тахмасиба уступлено. А в Ширване от Баку до единения рек Аракса и Куры, а против Шемахи от моря две трети земли, а против Дербента на двадцать-тридцать ча­са (верховой езды в сторону гор. — Н. С.). А Дагистаны все осталось Вашему Величеству, и ничего о тех народах в трак­тате не поминано».

Однако некоторые статьи русско-турецкого соглашения, при­нятые Портой по рекомендации де Бонака, были сформулиро­ваны так, что предполагали разночтения каждой из сторон в свою пользу, сохраняя почву для разжигания погашенного конфликта. Этот документ, согласно которому Кавказ был по­делен на сферы влияния между двумя империями, открывал перспективу для реализации стратегических целей обеих сто­рон в регионе в ущерб интересам горских народов. Не случай­но в ходе подготовки проекта трактата султан Ахмед III пы­тался привлечь на свою сторону дагестанских правителей, рас­считывая включить в текст будущего соглашения пункт о пе­реходе их владений под протекцию Порты. В феврале 1724 г. он направил Сурхаю «жалованную грамоту» в надежде на то, что тот примет подданство Порты, обещая наградить «высшей степени достоинством, чтобы в тех странах возымели вы при­стойное владение». Сообщая о том, что такие же грамоты от­правлены уцмию Ахмед-хану, его сыну Магомед-хану и Али Султану Цахурскому, Неплюев уточнял: «Да таковых же пять жалованных грамот послано для раздачи Дагистанским князь­ям, которых имена неизвестны, оставлены на имена их в тех грамотах места».

Обращение султана не нашло поддержки среди дагестан­ских владетелей, продолжавших выступать против Дауд-бека, на стороне Сурхая, державшегося независимо от Порты. В феврале 1724 г. османские министры в беседе с Неплюевым констатировали, что «все дагистанские князья признали Сурхай бея за главу». Не получив поддержки дагестанских владетелей, Порта пы­талась вызвать на помощь войска из Крыма, но вынуждена была отказаться от этой акции ввиду ожидаемого сопротивле­ния русских гарнизонов. В конце августа 1724 г. Неплюеву стало известно, что «требовали турки, дабы хан крымский по­слал в Персию татар тридцать тысяч, но в том татары Порте отказали, понеже де им пройти невозможно, яко с оной сто­роны путь перегорожен новой российской фортецией на Уче и Дербентом». Попытка султанского правительства утвердить власть Дауд-бека в Шемахе с помощью своих войск также не удалась. Борьба горцев против османских властей и их ставленников приняла широкий размах. Упорное сопротивление местного на­селения привело к тому, что дисциплина среди солдат пала, и султан вынужден был сменить своих командующих. В мае 1725 г. из Стамбула сообщили, что «в Ширване между вой­сками их (турок.— Н.С.) было замешание, чего ради принуж­дена Порта Арифа Агмет пашу из сераскеров выкинуть и на место ево Мустафу пашу определить... лезги, которые нахо­дятся в Шемахе, от послушания к Порте по своему непостоян­ству отказываются и под командою шейх Дауда быть не хо­тят». Спустя несколько дней сам Ибрагим-паша Невшехирли подтвердил Неплюеву, что Сары Мустафе-паше вновь «повелено нынешнего лета итти с войском в Шемаху и тамо шейх Дауда утвердить, оставя ему для охранения пристойное число войск».

Неудачи в Ширване и Дагестане не охладили завоеватель­ного пыла Порты. Внутренние распри среди афганских прави­телей позволили ей продолжать захваты в Закавказье и за­падных областях Ирана. 21 июля 1725 г. османская армия за­хватила Тебриз, 25 августа — Гянджу, истребив при этом «обы­вателей всякого чина людей около тридцати тысяч, в том числе много лезгинов». Воспользовавшись этими успехами,. султан вновь предпринял попытку склонить на свою сторону правите­лей Казикумуха и Кайтага, но те выставили условия, которые не могли быть приняты Портой: уступить им «во владенье Генжи и своего содержания на таких кондициях, как они были в Персицком владенье». Фактически султанское правительство в 1725 г. могло опи­раться только на Дауд-бека и Али Султана. С их помощью оно пыталось подавлять сопротивление дагестанских горцев, грузин, азербайджанцев и армян. Поощряя набеги Али Сул­тана на новые земли России, весной 1725 г. султан Ахмед III пожаловал ему Арешское владение, но поставил условие яв­ляться «во главе 1300 отборных воинов для отправления служ­бы в Гяндже, Ширване и других провинциях, в которых пред­ставится надобность в военных действиях». В Стамбуле, конечно, сознавали, что Али Султан и Дауд-бек не в силах выполнить возложенных на них задач. Поэтому Порта продолжала поддерживать контакты с наиболее влия­тельными северокавказскими князьями, в первую очередь с тарковским шамхалом, надеясь подтолкнуть его на выступление против России.

Из книги: Н.А. Сотавов. еверный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII в. М., 1991.