[опубликовано 9 Сентября 2020]

Доного Хаджи Мурад

«На противоположном берегу реки Сунжи в селении Алды по­явился проповедник и начал предсказывать о наступлении событий и подчиняет своей воле суеверный народ…». Так генерал А. Пеутлинг докладывал генералу П. Потемкину о религиозном движении, которое поднимают горские племе­на Кавказа против России.

Этот окутанный легендой проповедник был чеченец Ушурма, более известный под именем «шейха» или «имама» Мансура, явившийся предшественником имамов Гази-Мухаммада, Гамзата и Ша­миля.

Движение, связанное с именем шейха Мансура, охватило часть Чечни, Кабарды и даге­станскую Кумыкию. По широте распространения оно до сих пор почти не имело себе равных. Основным очагом восстания была Чечня. Плоскостная Чечня в описываемую эпоху вела упорную борьбу с пытающимися здесь закрепиться феодалами из соседних регионов, которые усиленно искали поддержки российского самодержавия. 

В 1765 году владельцы отправили к кизлярскому коменданту целое посольство с жалобами на своеволие подданных и с просьбой об «искоренении» чеченцев. Но для петербургского правительства вопрос стоял сложнее. Речь шла не узко о борьбе чеченцев со своими феодалами, императрица Екатерина в указе от 19 января 1785 года кизлярско­му коменданту писала, что если своевременно не наказать «бунтовщиков», то и другие народы могут начать волнения. За указом последовала экспедиция 1785 года, которая после сражения с чеченцами 24 мая 1785 года доби­лась изъявления чеченцами покорности и возвращения феодалов. Однако, несмотря на экспедицию, на «разорение и искорене­ние» и на грозные приказы Государственной Военной коллегии, чеченцы вновь выступили против владельцев. Изгнанные становятся под покровительство самодержавия, которое в начале восьмидесятых годов усиленно хлопо­чет о возвращении «владельцев» в Чечню.

И вновь царизм на­правляет в Чечню военную экспедицию под началом генерала-поручика Потемкина Таврического, который в 1783 году сжигает аулы Гехи и Атаги. Идет усиленный натиск цар­ских войск на Центральный Кавказ и, в частности, на важнейший путь сообщения с Грузией – Дарьяльское ущелье. В 1783 году за­канчивается сооружение трех редутов, соединяющих линию с на­чалом современной Военно-Грузинской дороги, а в следующем 1784 году строится у входа в горы крепость Владикавказ. Ответом на политику подчинения Чечни «владельцам» из числа кабардинских, аварских или кумыкских феодалов было движение шейха Мансура.

Впервые о выступлении шейха Мансура стало известно в марте 1785 года, когда астраханский губернатор Жуков доносил ге­нерал-поручику Потемкину: «В Чечнях проявился по названию татарскому ших (шейх. – Д.Х.М.), а по-российски лжепророк, сей ших уроженец тамошней деревни, называемой Алдинской, имеет жену, детей и родственников, был пастухом и назывался до сего времени Учерманом (ныне же имамом)». Это и был шейх Ман­сур. Он выступил с проповедью жизни по шариату, призывал к отказу от кров­ной мести.

«Осветился я размышлением о вреде жизни мною провождаемой, – вспоминал впоследствии Мансур, – и я усмотрел, что оный совсем противен нашему святому закону. Я постыдился своих деяний и решился не продолжать более таковой варварской жизни, а сообразить свое поведение с предписаниями Священного закона. Я покаялся о грехах своих, умолял о том других, и ближайшие мои соседи повиновались моим советам. В уединении своем не знал я, что слух о моем раскаянии распространился, и известился о том токмо чрез посещения многих, приходивших слушать мои наставления о выполнении долга по закону. Сие приобрело мне название шейха; и с того времени почитали меня человеком чрезвычайным, который мог, отрешась от всех прибыточных приманок, как то воровства и грабежа, единых добродетелей наших народов, которых я убеждал их оставить и иметь в презрение таковое ремесло».

Необыкновенное рвение Мансура «в исповедание веры, блистательное красноречие, огромный дар психологического воздействия на окружающих довольно быстро окружили его имя ореолом подвижника ислама, а его завидное политическое чутье, глубина и масштабность мышления придали его имени славу истинно народного предводителя».

Мансур призывал идти рас­пространять и укреплять ислам среди кавказских народов, а затем и русских. Чеченские лидеры проповеди Мансура встретили с недоверием, однако призыв, брошенный Мансуром, нашел широкий отклик среди горцев Вос­точного и Центрального Кавказа. К нему начинают присоединять­ся и кумыки, и кабардинцы, и многие дагестанцы. Мансур выез­жает с проповедью в Кабарду для привлечения под свои знамена сторонников. «Недовольные своими вла­дельцами уздени и простой народ с радостью приняли предложе­ние Мансура, надеясь при его посредстве избавиться от деспоти­ческого правления своих князей». Так принимали проповедь имама кабардин­ские горцы. Но имам обращался не только к простым жителям, но и к князьям, многие из которых пошли на его зов. «Мансур сознавал, что для объединения сил в полиэтнической среде необходимо преодолеть пестроту религиозных верований, так, как только единая религия в то время могла стать идейной составляющей движения горских народов. Политическая и миссионерская деятельность шейха немало способствовала обращению некоторых горских обществ к исламу».

Первое столкновение Мансура с царскими войсками произо­шло 4 июля 1785 года, когда отряд под командой полковника Пьер­ри, направленный для ликвидации восстания, возвращался за Сунжу после набега на Алды. Чеченцы, пользуясь лесистой мест­ностью, атаковали отступавшие войска. В самом начале боя офи­церский состав отряда был истреблен, а самый отряд затем разбит наголову. По официальным сведениям, из 3 батальонов пехоты и сотни казаков погибло 8 офицеров и 414 солдат, захвачено в плен 162 чел., подавляющее большинство уцелевших было ранено. На­конец, горцы захватили 2 пушки – всю артиллерию отряда.

Вслед за этой победой Мансур начал организацию похода на Кизляр, главный в это время опорный пункт российского владычест­ва на Восточном Кавказе. Ядро войск Мансура составилось, кроме чеченцев, из кумыков, причем в документах имеется ряд ука­заний на участие в движении и простого народа, и кумыкских уз­деней. Князья в это время пишут верноподданнические письма, однако, как говорят те же документы, «кумыцкие владельцы не искренни, их подвластные распродают имущество, закупают ло­шадей и исправляют войсковое имущество», а брагунский владе­лец Асланбек Мудатов даже дезориентирует царское командование, сообщая, что «оказавшийся в Алдынской деревне имам российской стороне вредного ничего не производит».

Движение шейха на Кизляр на­чато было атакой Каргинского редута, расположенного на правом берегу Терека, в 5 верстах от крепости, и прикрывавшего пере­праву. Во время приступа с подожженных наступавшими постро­ек огонь перебросился в укрепление, и оно взлетело на воздух. Однако попытка нападения на самый Кизляр оказалась неудач­ной и шейху Мансуру пришлось от­ступить и вскоре он пере­нес свою деятельность на Кумыкскую плоскость, в аул Эндери. Сюда стекались дагестанцы из Казанищ, Кум, Торкале, Эрпели, Губденя, Карабудахкента и пр. «Некоторые кумыкские князья тоже приняли его сторону и выдали аманатов, но считали своей обязан­ностью уверить русское начальство, что, будучи сами искренно преданы России, не могут справиться со своими подвластными, которые, несмотря на запрещение, уходят в толпу лжепророка». Подобную политику владельцы применяли и в XIX в., пытаясь прикрывать ею свою двойную игру.

В конце июля 1785 года Мансур предпринял попытку овладеть Григориополисским редутом, одним из тех трех редутов, которые прикрывали сообщения Владикавказа с линией. Впрочем, попытка эта, видимо, не была серьезным пред­приятием, т.к. неуспех ее совершенно не отразился ни на автори­тете Мансура в горах, ни на дальнейших его действиях. Покинув Григориополис, имам вторично двинулся на Киз­ляр. На этот раз крепость была осаждена горцами, однако попыт­ки штурмовать укрепленный форштадт были отбиты гарнизоном. Имаму пришлось снять осаду и отойти за Терек.

В конце октября 1785 года Мансур попытался перенести военные действия в Кабарду и направился туда с кумыкским и чеченским ополчением. В письме адыгских лидеров коменданту гар­низона Сунжук-калы, ясно выражалось состояние умов, которое царило тогда среди населения: «…Если ты нас спросишь новости об имаме Мансуре мы ответим, что они хорошие. Наша единственная мысль - это сражаться день и ночь с презренными неверными. Несмотря на то, что численность на­ших бойцов не очень велика, Всемогущий Аллах дарует нам, его слугам, силу и победу… Если он (султан. – Ред.) пришлет нам свой рескрипт, мы будем готовы к сражениям следующей весной. В Крыму осталось мало русского войска, русское командование отправило все свои силы против имама Мансура…».

2 ноября около Татартупа Мансур наткнулся на большой специально со­бранный отряд под командой полковника Нагеля и атаковал его. После упорного боя шейх вынужден был отправиться за Кубань. Движение было подавлено. Последние вспышки, связан­ные с именем Мансура, относятся уже к 1790 году, т.е. ко вре­мени русско-турецкой войны.

Шейх обращается за помощью к турецким властям, губерна­тору Анапы, коменданту Сунжук-калы. Турецкое правительство не упус­тило случая воспользоваться авторитетом Мансура. Выра­ботан был план совместного удара: турецкий главнокомандующий Батал-паша должен был, пройдя по закубанским землям, занять Кабарду и оттуда действовать против линии, в то время как Ман­сур с кумыками и чеченцами атаковал бы Кизляр. Мансуру уда­лось и на этот раз собрать за Сунжей значительное ополчение, но поражение Батал-паши разрушило все расчеты. Войска Мансура разошлись, а сам он вернулся за Кубань. Во время наступления генерала И.В. Гудовича на Анапу шейх Мансур укрылся в этой крепости, а после взятия ее в 1791 году попал в плен.

26 июля 1791 года на имя начальника Тайной экспедиции Сената С.И. Шешковского поступило донесение о том, что от Командующего Кубанским и Кавказским корпусами генерала И.В. Гудовича прислан «взятый в Анапе чеченец Ушурма». С.И. Шешковскому и поручено было произвести допрос Мансура.

«Я называюсь Мансуром, – отвечал Мансур на допросе, – уроженец из Алтыкаевской деревни, владения чеченцев… Я беден, все мое имение состоит в двух лошадях, двух быках и одной хижине или крестьянском домике. Я не эмир, не пророк; я никогда таковым не назывался, но не мог воспрепятствовать, чтобы народ меня таким не признавал; потому что образ моих мыслей и моего жития казался им чудом… Мне приносили подарки деньгами, овцами, яйцами, быками, лошадьми, хлебом и плодами. Но не имея при умеренной своей жизни большой в том надобности, я немедленно раздавал все получаемое; и таким образом питал я бедных и последователей закона божия, которые со своей стороны наставляли народ, не знающий доныне ни повиновения, ни порядка, ни человечества». 

15 октября 1791 года секретным рескриптом Екатерины II шейх Мансур, как бунтовщик и государственный преступник, был приговорен к пожизненному заключению в Шлиссельбургской крепости. Рескрипт гласил: «Секретно. Нашему полковнику и шлиссельбургскому коменданту Колюбакину.

Уроженец чеченский Ших Мансур, возмущая тамошние горские народы, преклонил их ложными внушениями к клятвопреступлению и к подъятию противу нас, вопреки присяге, сообща от них на верность нам данной, оружия, с которым неоднократно устремлялись они проникнуть в границы наши и сверх того, особливо по открытии войны с турками, разныя ко вреду нашей империи делал покушения, покуда, наконец, при овладении штурмом городом Анапою в оном взят и сюда прислан, где содержась уже в крепости, оказал новую предерзость, поразя ножом караульного, за что и скован в железа. В сем состоянии препровождая его в Шлюссельбургскую крепость на безысходное в ней пребывание, повелеваем снять с него цепи, иметь, однако ж за ним строгое наблюдение, дабы от него побегу или какого зла учинено не было, производя по двадцати пяти копеек на день на содержание его.

Подлинный подписан собственною Ея Императорскаго Величества рукою тако:

Екатерина

В Санкт-Петербурге, октября, 15, 1791».

В тот же день Ушурму передали в распоряжение коменданта крепости Михаила Колюбакина.

Жестокие условия заключения, гнет неволи и тоска по родине развили в узнике скоротечную чахотку. 13 апреля 1794 года шейх Мансур скончался. Тело его, как и многих других заключенных крепости-тюрьмы, было тайно, без всякого обряда, погребено в безымянной могиле на Преображенской горе недалеко от города Шлиссельбурга.

Имя шейха Мансура, его призывы и поступки глубоко осели в народном сознании: «Это был настоящий святой. Когда он был имамом, весь народ был другой. Он ездил по аулам, и народ выходил к нему, целовал полы его черкески, и каялся в грехах, и клялся не делать ничего дурного. Старики говорили: тогда все люди жили, как святые - не курили, не пили, не пропускали молитвы, обиды прощали друг другу, даже кровь прощали. Тогда деньги и вещи, как находили, привязывали на шесты и ставили на дорогах. Тогда и Аллах давал успех народу во всем, а не так, как теперь… Подобно сияющей грозной комете, шейх Мансур промчался по небосклону Кавказа, став предвестником многих будущих побед и страданий, подвигов и многолетней борьбы».