[опубликовано 18 Декабря 2013]

Абдула Тамай

Дагестанская кампания 1741-1743 гг., являвшаяся одним из крупнейших военных предприятий шаха Надира – «грозы вселенной»[1], продиктованных интересами иранских феодалов, кончилась позорным провалом. Последствия длительных, но тщетных усилий шаха сломить сопротивление дагестанцев оказались для шаха и Ирана столь губительными, что современники отмечали, что в Дагестане он «разорил только свое войско»[2], «затмил свою славу завоевателя»[3], «истомил иранский народ»[4] и «подорвал свое государство»[5].

Этот подвиг дагестанцев составляет одну из знаменательных страниц героического прошлого народов СССР. Он поучителен как победа одухотворенной любовью к Родине небольшой массы населения над громадной захватнической армией и имеет важное значение в деле воспитания советских людей в духе патриотизма. Это событие является одним из важных вопросов истории Ирана и Дагестана. Разработка его важна для понимания ряда проблем истории соседних стран, в частности, восстаний 40-х годов XVIII века в Азербайджане, Грузии и в некоторых других владениях шаха Надира. Вне связи с этим вопросом, по существу, нельзя разобраться в причинах распада его монархии, а также в русско-иранско-турецких отношениях и в ряде вопросов международной дипломатии того времени.

Надо отдать должное исследователям общих или смежных проблем истории и этнографии Ирана, России, Турции и Кавказа, что они уделяли освещению вопроса дагестанской кампании 1741 года значительное внимание и проделали немалую работа по выявлению и изучению фактического материала; многие из трудов этих ученых содержат ценные данные и выводы[6]. Сейчас обнаружены дополнительные архивные, летописные, фольклорные и другие материалы, которые создают благоприятные условия для обстоятельного изучения этого вопроса. Тем не менее он еще не был предметом специального исследования и не нашел до сего времени своего удовлетворительного разрешения. В рамках настоящей статьи автору хотелось бы заострить внимание на вопросе о провале дагестанской кампании 1741– 1743 гг.

* * *

Дагестан занимал чрезвычайно выгодное и важное стратегическое положение. Здесь проходили торговые пути. Поэтому он издавна служил объектом агрессий соседних государств.
С середины XVI века Дагестан становится яблоком раздора между Ираном, Турцией и Россией. Эти державы интересовало также не столько богатства страны, сколько ее важное значение для осуществления их политических и экономических интересов на Кавказе и за его пределами. К XVIII веку русское государство сумело расширить сферу своего влияния до р. Сулак. Остальные же районы Дагестана сохранились за сефевидами. Лишь в 20-х годах XVIII века, когда, в связи с афганским нашествием, в истории Ирана наступил роковой момент, дагестанские владения сефевидов в числе многих других были оккупированы Россией и Турцией.
Надир продолжал в отношении Дагестана агрессивную политику сефевидов. С первых же дней после изгнания афганцев из Ирана, когда Надир стал фактическим правителем страны и выступил за возвращение Ирану и остальных сефевидских владений он прилагал все усилия к восстановлению иранского владычества и в Дагестане. В итоге длительных переговоров с Россией (1735 г.[7]) и борьбы с Турцией (1736 г.) Надир добился, в частности, возвращения Ирану и владения его в Дагестане.

Больше того, воспользовавшись раздробленностью Дагестана. Надир сумел навязать свою власть местному населению, не желавшему вновь попасть под иго Ирана.
Накануне борьбы против Надира Дагестан с пестрым этническим составом (кумыки, даргинцы, аварцы, лакцы, лезгины и другие этнические группы), – всего около 400 тысяч человек – был раздроблен на ряд небольших феодальных образований – Тарковское, Мехтулинское, Эндирейское, Кайтагское, Дербентское, Казикумухское и Аварское ханства, со значительной ролью общинного землевладения и выраженным натуральным хозяйством, которые особенно бросались в. глаза в наиболее отсталых районах. Среди феодалов-ханов, беков и первостепенных узденей не прекращались распря и междоусобицы[8]. Обострены были в ханствах и классовые противоречия и между феодалами и крестьянами (крепостные чагары, раяты, лаги а также лично свободные или полусвободные простые уздени)[9]. Все это сильно затрудняло создание организованного, объединенного и активного отпора армии Надира. Поэтому неудивительно, что Надиру удалось было (1736 г.), хотя и ценой серьезных потерь, подавить разрозненные очаги сопротивления в Дагестане, и он мнил себя властелином страны.

Но не успел Надир, возвращаясь в Иран, переправиться через реку Аракс, как дагестанцы взялись за оружие и вновь начали борьбу за свою свободу и независимость сообща с азербайджанцами из соседних районов[10]. Они выступали против назначенных шахом правителей, нападали на правительственные отряды, вторгались в соседние азербайджанские и грузинские владение шаха и подымали местное население против Ирана[11]. Борьба происходила под руководством ханов и беков. Особую активность проявлял Сурхай-хан Казикумухский со своими сыновьями. Изгнанный Надиром из Ширвана, где он был утвержден правителем турецкими оккупантами, Сурхай-Хан был ярым противником Ирана. Не подлежит, однако, сомнению, что в этой борьбе основную роль сыграли крестьяне, главным образом, в лице полусвободного простого узденства, которое составляло подавляющее большинство населения ханств. Говоря о дагестанцах, как о самоотверженных и непобедимых борцах против иранского владычества, одухотворенных любовью к родине, современник английский автор Ханвай[12] должно быть имел в виду именно крестьянство, пришедшее в движение под давлением все возрастающих повинностей, налогового грабежа и массовых репрессий, которые повсеместно практиковались в монархии шаха Надира[13].

В начале правителю Азербайджана Ибрагим-хану, родному брату Надира, улыбнулась было удача. Он вел успешную борьбу против восставших, предавал смерти неповинующихся, разорял селения и уводил жителей в плен. Но в 1739 году около горы Джаник он со своим войском попал в засаду и был разгромлен. Ибрагим-хан и многие его военачальники пали в этой битве[14]. После этого борьба с захватчиками приняла широкий размах. Восставшие осаждали города Ахсу, Шабран, Нияз-абад, Мускур, Шемаху, Баку и Дербент[15]. Отдельные из этих городов оказывались в руках восставших[16]. Посылаемые шахом полководцы не достигали в борьбе с повстанцами эффективных результатов. Вместе с тем в неравной борьбе с войсками шахских полководцев дагестанцы стремились заручиться поддержкой русского государства[17].

* * *

Восстание в Дагестане и тяготение повстанцев к России показали шаху непрочность его положения в этом крае. Между тем, крепость его монархии, удержание Закавказья в шахских руках, а также далеко идущие замыслы шаха на западе и на севере настойчиво требовали, чтобы он стал в Дагестане твердой ногой. В данный момент, когда шах решил напасть на Россию, Дагестан его интересовал почти исключительно как наиболее удобный плацдарм и близкий путь для удара по ее жизненно-важным районам. Успех восточной кампании вскружил голову шаху. Он заявлял, что «стоило мне лягнуть одной ногой, вся Индия разрушилась… и если я лягну обеими ногами, то весь свет обращу в пепел»[18], что все государи земного шара трепещут от одного упоминания его имени[19], что «один бог на небе, а он единый государь на земле»[20]. Сопровождавшие шаха в дагестанской кампании 1741 года Калушкин, а за ним и Братищев писали из Дагестана в Петербург, что «шах со всем светом дело иметь хочет… Однако виды и приготовления наиглавнейшие против Российской империи устремляют»[21], что он «хочет делать с Россией то, что он делал с Индией»[22] и предупреждали свое правительство о враждебных намерениях шаха Надира[23].

Антирусская направленность кампании 1741 года с наибольшей наглядностью отражена в переписке турецкого и шахского дворов. Шах Надир и его приближенные в своих письмах турецкому султану из Дагестана открыто заявляли, что стопятидесятитысячная армия сосредоточена в Дагестане для того, чтобы напасть на неверных русских, и старались склонить султана к совместной войне с Россией[24]. О том, что поход 1741 года был направлен не против одного Дагестана говорит и его размах (в Дагестане была сосредоточена армия куда большая, чем в восточную кампанию).

Таким образом, не подлежит сомнению, что, направляясь в 1741 году в Дагестан, шах шел против России. Лишь в силу обстоятельства эта кампания стала «дагестанской».
Решив использовать Дагестан для войны с Россией, шах должен был прежде всего заняться укреплением там своего положения, что оказалось далеко не легкой задачей. Шах Надир хотел молниеносно покончить с дагестанцами[25]. При этом ради использования страны в качестве плацдарма для нападения на Россию шах готов был не только изгнать дагестанцев из их родных земель или переселить в Иран, но даже их истребить. Калушкин пишет, что шах намеревался переселить дагестанцев в Иран или их истребить, оставив лишь 20 тысяч человек для пополнения своей армии[26]. Это подтверждается и другим современником И. Лерхом. Он писал, что шах намеревался «истребить дагестанцев или выгнать их из гор»[27]. Шаху захотелось, говорит лакский эпос, поставить горы на колени или сравнять их с землей[28].
В 1741 году Надир шах во главе громадной армии, набранной из многих покоренных им народов Востока – афганцев, туркмен, индусов, курдов, узбеков, грузин, иранцев и других начал поход в Дагестан[29]. По подсчетам ряда, авторов численность этой армии достигала 100– 150 тысяч человек[30]. «Весь Иран, – говорится в предании, – на нас поднялся, все равнины на предгорьях затопили орды злые»[31]. Если учесть потери шаха в этой кампании пушками и другими видами оружия (см. ниже), то не приходится сомневаться в серьезном для того времени оснащении его армии, располагавшей притом воинскими частями различного рода оружия. Но большинство воинов шаха не было обучено строю. В армии шаха не знали разведывательной службы[32].

Прибыв в Шемаху, шах Надир отправил Гайдарбека с десятитысячным отрядом через прибрежные районы в тыл дагестанцев. Отряд этот должен был проникнуть на территорию Мехтулинского ханства и ожидать дальнейших приказаний шаха в Аймакинском ущелье[33]. Основная же часть армии во главе с Надиром направилась через Шах-даг и Хосрек в Казикумух (резиденцию казикумухского хана) и Хунзах (резиденцию аварского хана) по трудно проходимым ущельям[34]. Шах намеревался сжать дагестанцев клещами и одним ударом разрешить стоявшую перед ним задачу. Объединенные волей выдающегося полководца, опьяненные победами, шахские отряды двигались вперед, преодолевая сопротивление дагестанцев и опустошая все на своем пути[35]. Как воины, дагестанцы не уступали воинам шаха, наоборот, имеющиеся данные позволяют утверждать, что дагестанцы даже превосходили их по своим боевым качествам. Путешественник середины XVII века Эвлия Челеби[36], а за ним и авторы XVIII века И. Гербер[37], Д. Ханвай[38], Калушкин[39] и другие отмечали, что дагестанцы отличались исключительным мужеством и были непобедимы.

Дагестанцы пользовались славой грозных воинов даже в самом Иране[40]. Они были прирожденными бойцами, выросшими в суровых условиях, в борьбе с арабами, персами, турками и другими. Вооружены они были неплохо. Дагестанские мастера делали хорошие винтовки, сабли и панцири. Кубачинцы лили даже пушки[41]. Несмотря на все это малочисленному населению Дагестана было трудно остановить продвижение огромной, подчиненной единому командованию армии Надира. Сказывалась и раздробленность страны[42]. Дагестанские феодалы не смогли, договориться между собой о борьбе против общего врага. К тому же Надиру удавалось подкупать отдельных феодалов подарками, расширением их прав и т. д. Шамхал[43] Хас-Булат, например, стал орудием захватнических планов Надира. Оказывая отрядам Надира отпор, дагестанцы в основном отступали вглубь своей страны, в недоступные высокогорные районы и непроходимые ущелья. Оставшаяся же часть населения, укрываясь в горах со своим имуществом, совершала оттуда неожиданные нападения на позиции врага и ночные набеги на его тылы, организовывала засады против проходящих воинских частей противника и захватывала обозы[44].

Дагестанцы надеялись нанести шаху поражение в высокогорных районах страны[45]. Это был испытанный дагестанцами прием борьбы против крупных агрессивных сил. Он заключается в том, что вражеские отряды ослаблялись в ряде предварительных стычек, заманивались вглубь высокогорных районов, а затем на них обрушивались все силы дагестанцев. При этом, производя беспрерывные нападения, они держали тыл противника в постоянной тревоге и напряжении. Этот прием борьбы представляет собой разновидность скифской тактики применительно к условиям гор.

Гайдар-беку вначале удалось преодолеть сопротивление дагестанцев в районе Табасарана. Но на территории Кайтагского ханства он был остановлен. Сопротивление кайтагцев удалось преодолеть ценой серьезных потерь, лишь с помощью посланного шахом 20-тысячного отряда Лютф-Алихана[46]. Затем эти отряды направились через владения Хас-Булата Тарковского в пределы Мехтулинского ханства и после небольшой стычки остановились в Аймакинском ущелье. Что касается основной части экспедиционной армии, то и здесь военные операции заканчивались в пользу шаха. Дагестанцы, заняв горные проходы, дважды пытались остановить движение шахских войск[47]. Судя по лакскому эпосу, одна из этих попыток была сделана на реке Самур на территории лезгинских обществ, а другое столкновение между горцами и шахским отрядом произошло недалеко от сел. Кумух в районе сел. Шовкра[48]. Но оба раза дагестанцы были рассеяны, как правильно объясняет Калушкин, из-за отсутствия согласованности[49]. Мало того, когда шахская армия вошла в Кази-кумухское ханство, Сурхай-хан, понесший уже в прежние годы ряд поражений и ненадеявшийся на успех и теперь, прибегнув к посредничеству афганского Гани-хана, явился 8 августа 1741 г. в лагерь шаха с повинной[50]. После этого лакцы не сумели организовать отпор врагу, тем более, что Сурхай-хан старался препятствовать этому. Однако многие жители Казикумуха и соседних аулов ушли в горные ущелья с тем, чтобы вести борьбу против захватчиков. В частности, сыновья Сурхай-хана, не желавшие последовать позорному примеру отца, отступили со своими приверженцами в Аварское ханство[51].

Заняв 14 августа Казикумух, Надир направил часть своих войск на помощь шамхалу Хас-Булату и вывел его из окружения (место окружения неизвестно) [52]. После этого шах занялся ликвидацией очага сопротивления в селении Кубачи. Кайтагский уцмий[53] Ахмед-хан, вытесненный из плоскостных районов своих владений войсками Лютф-Али-хана и Гайдар-бека, засел с отрядом в этой природной крепости. Вместе с кубачинцами он в течение трех недель оказывал героическое сопротивление 24 тысячному войску Ата-хана афганского, Мухаммед-яр-хана и Халил-хана, располагавшему 17 пушками [54]. Однако при посредстве Сурхай-хана Надиру удалось, все же расстроить защиту Кубачи, заманив к себе Ахмед-хана[55]. Надир пытался привлечь на свою сторону также сына Сурхай-хана, Мухамеда, которого шамхал Хас-Булат уговаривал в своем письме придти в лагерь шаха, обещая безопасность.

В Казикумухе шах приступил к реализации своего замысла о переселении дагестанцев в Иран и пополнении ими своей армии. Но он безуспешно пытался обещаниями вернуть бежавшее в горы население[56]. Надир посылал отряды в различные населенные пункты, жители которых не покинули их, с тем чтобы выслать этих жителей в Иран. Но отряды шаха встречали в аулах решительный отпор. Например, посланный шахом в один из аулов (название неизвестно) отряд в течение 10 дней не мог овладеть им даже после прибытия семитысячного подкрепления. Жители этого аула оказывали упорное сопротивление врагу и устраивали смелые вылазки, в которых участвовали и женщины. В одной из таких вылазок было убито свыше трехсот осаждающих, В конце концов горцы вырвались из осады и с семьями, имуществом и скотом ушли по узкой тропе в горы. Шахский отряд вернулся с большими потерями[57].

Между отрядами шаха и населением не прекращались схватки. Шаху удалось отправить в Иран лишь 200 человек стариков и женщин. Людей же, попавших в плен в сражениях, истребляли поголовно[58]. Таким образом, осуществление плана переселения натолкнулось на непреодолимые трудности. Такие же препятствия шах встретил и в деле пополнения своей армии[59]. Следует сказать, что попытки реализовать эти замыслы Надира вызвали в Дагестане большое негодование, что несомненно сыграло важную роль в неудаче его дальнейших военных операций. Этим же объясняется отход Ахмед-хана кайтагского от Надира; посланный шахом в Кайтаг для набора воинов и переселения местных жителей, он порвал связи с Надиром, а впоследствии восстал против него[60].

Занятый ликвидацией отдельных очагов сопротивления и осуществлением плана переселения дагестанцев в Иран, Надир не спешил с дальнейшим продвижением своей армии, ожидая прибытия аварского нуцала[61] Мухаммед-хана на поклон. Естественно, что после того, как Надир одерживал «победу за победой», когда популярный на восточном Кавказе Сурхай-хан, а за ним Ахмед-хан перешли на его сторону и когда Дагестан в основном оказался почти покоренным, шах имел, казалось бы, основания не спешить с походом в Аварию. Именно поэтому явилось совершенно неожиданным для шаха сообщение вернувшегося из своих владений, пограничных с Аварией, Сурхай-хана, куда он был послан для вербовки воинов, о том, что местные жители, находясь под влиянием аварского хана, не подчинились Сурхай-хану. Разъяренный шах приказал войскам немедленно перебраться через Казикумухский мост и направиться в Аварию[62]. 12 сентября Надир проник на территорию Андаляль, но не встретив здесь благоприятного отношения к себе жителей, остановился лагерем в районе сел. Чох. Войска заняли выгодные позиции вблизи сел. Согратль, Уриб, Могеб, Обох, Бухтиб и других[63].
С началом сражения в Андаляле, по планам Надира, должен был совпасть удар по аварцам со стороны отрядов Лютф-Али-хана и Гайдар-бека через Аймакинское ущелье. Шамхал Хас-Булат со своими ополченцами должен был отвлечь силы дагестанцев, сосредоточенные в Аварии[64].

В свою очередь шла усиленная подготовка к бою и в Аварии. Старики совещались. Гонцы спешили из аула в аул, призывая своих земляков к защите родных земель. Со всех концов Аварии вооруженные всадники – гидатлинцы, карахцы, чамаляльцы, багуляльцы, койсубоюнцы и другие, толпами стекались на территорию Андаляля[65]. С тыла противника пробирались в Андаляль лакцы, лезгины, а также джарские аварцы[66]. Усиленно готовились к бою также жители Мехтулинского и Кайтагского ханств и другие.
В ходе борьбы против захватнической армии шаха Надира среди дагестанцев росло сознание преимущества согласованных и объединенных усилий. Особенно это стало заметным тогда, когда дагестанцы очутились перед смертельной опасностью[67]. Наблюдались случаи, когда ранее враждовавшие общества, отбросив свои распри, заключали договоры и спешили в Андаляль[68]. Туда прибыл и аварский хан со своими отрядами[69]. Прибывшие из разных концов страны люди объединились вокруг сыновей Сурхай-хана. Руководство военными операциями принадлежало Ахмед-хану Мехтулинскому. Даже уцмий, находившийся в тылу противника, согласовывал с Ахмед-ханом свои планы действия против Надира[70].

Готовясь к бою, дагестанцы вместе с тем попытались предотвратить кровопролитие. В письме к шаху они с достоинством спрашивали его, с какой целью он явился в их страну, и ультимативно требовали его ухода из Дагестана[71]. Битва началась нападением Ахмед-хана Мехтулинского на отряд Лютф-Али-хана в Аймакинском ущелье. Большая часть 20-тысячного его войска была истреблена. Лишь самому хану с несколькими сотнями своих воинов удалось выбраться живым[72]. Такой же участи подвергся и отряд Гайдар-бека в той же местности. От четырех тысяч воинов осталось всего 500[73]. Почти всех своих воинов (5000 человек) потерял и Джалал-бек, который, по-видимому, входил в Аймакинскую группировку шахской армии. Он спасся бегством с 600 воинами. Весь обоз, 19 пушек, много боеприпасов оказалось в руках победителей[74].

После этого была одержана победа в местности Койлю-дере (местонахождение неизвестно) над отрядами Ата-хана, Мухаммед-Яр-хана и Джалил хана[75]. Среди убитых был найден и труп Джалил-хана. Остальные ханы спаслись бегством с незначительной частью своих войск. Победителями были захвачены в плен более тысячи человек, много пушек, боеприпасов и других трофеев[76]. В этот же день кайтагцами была захвачена огромная сумма денег, присланная шаху из Индии в сопровождении специального отряда[77]. Спустя некоторое время недалеко от резиденции шамхала Тарковского была захвачена еще некоторая сумма шахских денег[78]. Военные действия на территории Андаляль начались одновременным нападением шахских отрядов на селение Согратль, Могеб, Обох и Чох[79]. Ахмед-ханом Мехтулинским были приняты необходимые для их обороны меры[80]. С ранним рассветом завязалась решительная битва[81]. Прекрасно знавшие местность, дагестанцы то тут, то там истребляли шахские отряды, захватывали людей, обозы и лошадей[82], организовывали внезапные нападения на позиции врага, его аванпосты и даже совершали ночные набеги на ставку самого шаха[83].

Со склонов гор в долины летели большие камни и разили насмерть скопления врагов. На каждой горе, на каждом холме, под склонами и под камнями, в долинах и ущельях, – всюду встречала смерть врага[84]. Положение экспедиционной армии Надира, находившейся в незнакомой местности, в окружении враждебного населения, становилось все более тяжелым[85]. Шахские отряды один за другим терпели поражение в селениях Согратль, Могеб, Обох и других местностях. На территории Андаляль шах Надир одержал победу лишь в одном ауле (название этого аула не упоминается в документах), потеряв при этом две тысячи воинов. В осаде этого аула участвовал сам Надир, по приказу которого взятые в плен 200 человек, были тут же казнены[86]. Битва продолжалась на территории Андаляль 5 дней. Наконец, Ахмед-хан, увидев, что шах пустил в бой все резервы, выступил во главе всех своих сил против него[87].

Решающее значение имело для дагестанцев сражение при сел. Чох. Вначале защитники его очутились в трудном положении из-за отсутствия пополнений. Но при помощи прибывшего подкрепления была одержана победа и здесь[88]. Как пишет Калушкин, Надир-шах потерял надежду выиграть войну еще тогда, когда он увидел, что в одном только Согратле он потерял огромное множество воинов. В Чохе же он окончательно убедился в том, что ему более нельзя оставаться на территории Андаляля.
28 сентября 1741 года Надир ночью отправился из Аварии в обратный путь[89]. Отступление было столь поспешно, что очевидцы совершенно справедливо называют его бегством. Отступавшие не успели захватить с собой даже свои богатства. Многие нагруженные верблюды и мулы, принадлежавшие самому шаху, были брошены[90].
Победители преследовали бегущую армию по пятам, настигая и заставляя ее обороняться на каждом шагу[91]. После каждой схватки в руках дагестанцев оказывались сотни пленных и огромная добыча. Нередко им удавалось вызволять своих земляков из шахского плена[92]. Особенные бедствия претерпели бегущие в одном узком и длинном проходе, название которого осталось нам неизвестным. Здесь дагестанцы едва не захватили самого шаха и его гарем[93]. Отступавшие шахские войска подвергались нападениям и со стороны населения покоренных районов, через которые они проходили. Так, например, в ущелье Капкай кайтагцы разбили отряд захватчиков не без участия уцмия Ахмед-хана[94].

Калушкин называет поход в Аварию «бездельной потерей войск»[95]. Лишь в одном ауле Согратль шах потерял 5000 человек[96]. «Нигде, – писал Калушкин в своем донесении в Петербург, – не слыхано потери стольких людей, богатств и оружия»[97]. Касаясь андаляльского похода, Братищев писал, что шах здесь был «несчастно разбит»[98]. Даже личный секретарь шаха Мехди-хан Астрабади назвал андаляльскую землю «областью несчастий», куда солдаты Надир-шаха пришли «в добычу врагам»[99]. Автор хроники войн Джара писал, что шах вернулся с половиной своего войска, лишившись казны, имущества и почти всех вьючных животных[100]. «Поражение, – писал своему двору Маркиз де-ла Шетарди из Петербурга, – было тем более значительно, что Кули-хан (Надир-шах) дал заманить себя в ловушку и попал в ущелье, где скрытые с двух сторон войска произвели ужасную резню над большею частью его армии»[101].

По подсчету Калушкина (на основании рапортов командиров отрядов шаху) близ Дербента число захваченных в плен, убитых и раненых, совершенно вышедших из строя людей, в армии шаха доходило до 42278 человек. Было потеряно пушек малых и больших – 79, верблюдов, мулов и лошадей 33280. Кроме всего этого, дагестанцам досталось огромное количество золотых, серебряных вещей и денег[102]. Шах плакал от злости и бранил бога. Особенно он негодовал, когда получил с гор письмо, полное иронии и издевательств[103]. Весть об этой победе молниеносно распространилась среди народов Дагестана. Для них эта победа имела важное значение. Она укрепила их моральное состояние, воодушевила и породила уверенность в успехе борьбы. Не удивительно, что после этого произошло восстание и во многих других районах Дагестана, которые считались «покоренными» шахом. Всюду повстанцы нападали на гарнизоны вражеских укреплений, истребляли отряды, захватывали иранских чиновников и их местных пособников. Таким образом, самонадеянный план шаха одним ударом покорить Дагестан и использовать его в качестве плацдарма для осуществления своих авантюристических замыслов против России потерпел полный крах. Это понудило шаха отказаться от первоначальной тактики и перейти к тактике затяжной войны, преследующей цель поражения Дагестана методом постепенного измора и истощения (122)

* * *

Отступив в район Дербента и готовясь к затяжной войне, Надир занялся возведением укреплений и сторожевых постов вдоль предгорья. Для своей ставки он построил к северу от Дербента во владениях уцмия кайтагского большую крепость с высокими валами и башнями[104], назвав ее в знак своей решимости или завоевать Дагестан или погубить Иран – «Иран-хараб» (Разрушение Ирана). Здесь он сосредотачивал запасы провианта из многих районов своей монархии[105], Сюда же стекались рекруты, набираемые им в различных провинциях[106]. Шахом были разосланы в провинциальные города указы, предписывавшие гарнизонам находиться наготове с тем, чтобы направиться в Дагестан[107]. Он распорядился собрать в его владениях 9 миллионов рублей[108]. Как свидетельствуют современники, шаху удалось пополнять свою армию, и в его лагере всего было в изобилии[109].

Из своих укреплений шахские отряды совершали неожиданные разбойничьи набеги на Табасаран, Кайтаг, Аварию, на даргинские, лезгинские и кумыкские аулы[110]. В этих набегах они пытались не столько уничтожать посевы, сады, разрушать жилища и угонять скот, сколько истреблять местное население. Шах намеревался всем этим разрушить экономику страны, чтобы тем самым сломить, наконец, сопротивление дагестанцев. Ободренные одержанными успехами, дагестанцы оказывали шахским отрядам все возрастающее сопротивление. В первые же дни после отступления шаха из гор 5 тысяч табасаранцев атаковали крепость Кабир и истребили 2000 человек из восьмитысячного гарнизона, а остальных вынудили бежать[111]. В другом месте 5000 дагестанцев взяли верх над 14-тысячным шахским отрядом и захватили тысячи пленных[112]. Постоянным набегом подвергали дагестанцы окрестности Дербента, угоняли скот и захватывали людей[113]. Все более чувствительными становились налеты кайтагцев. На лагерь шаха совершали лихие набеги даже эндирейские и аксайские (123) кумыки[114]. Дагестанцы постоянно тревожили гарнизоны крепостей, истребляли проходящие отряды врага, захватывали провиант и лошадей[115].

Жаркие схватки почти всегда кончалась неудачей для шаха. В конце октября 1741 г. шах послал в один аул, окруженный лесом, большой отряд. Жители впустили неприятеля в аул без сопротивления. При этом большинство жителей отступило в лес. Когда же враги занялись грабежом, забыв поставить охрану, и уже приступили к навьючиванию награбленного добра, жители аула разрушили мост и ударили во грабителям. Грабители, бросив навьюченных лошадей и мулов, кинулись бежать, но были встречены огнем поджидавших их жителей около разрушенного моста. Лишь немногим грабителям удалось спастись, часть из них утонула[116]. Посланный шахом карательный отряд был уничтожен жителями этого аула в лесу. Только одного солдата отпустили для извещения шаха о полном уничтожении этого второго отряда. Жителями того же аула был полностью уничтожен и третий отряд захватчиков[117].

В мае 1742 года Надир во главе 30-тысячного войска трижды обрушивался на Табасаран, но каждый раз отступал с большим уроном[118]. В том же году шах со своей армией двинулся на север и, достигнув района Тарки, разделил ее на два отряда. Один отряд под командой самого шаха пошел в Аварию. Второй отряд был направлен против засулакских кумыков. Но, поскольку районы, где жили эти кумыки, входили в состав русского государства и поскольку русское правительство твердо напомнило шаху, что согласно договору 1735 года река Сулак признана границей русского и иранского государства, этому отряду пришлось отказаться от своих намерений[119]. Без всякого успеха вернулся и другой отряд из Аварии. В августе Надир вновь отправил в Аварию шеститысячный отряд, которому удалось было пробраться в аварские горы, но в конце концов и этот отряд оказался изгнанным «с немалым уроном»[120].

В сентябре сам шах с войском, снабженным топорами, отправился в Аварию. Однако, и эта операция не принесла ему успеха[121]. В ноябре того же года в верховьях реки Дарбах шах был снова разбит и вернулся с тяжелыми потерями[122]. Единственный успех шаха за время его пребывания на плоскости заключался в овладении им укрепления Кала-и-Курейш. Однажды он вместе с Сурхай-ханом и Щамхалом Хас-Булатом направился против этого укрепления и осадил его. Но кайтагцы оказывали превосходящим силам шаха героический отпор. В течение нескольких недель осаждающие упорно пытались овладеть крепостью. Но попытки эти не увенчались успехом. Шах вынужден был отбросить свое обычное высокомерие и начать переговоры с защитниками крепости, стараясь «ласково уговорить их на добровольную сдачу крепости». Он «милостиво» обещал им не требовать у них хлебных запасов, не переселять их в Иран и не налагать на них никаких податей. Шах требовал лишь в знак подданства аманатов (заложников)[123]. Кайтагцы не хотели и слушать посланцев, шаха, но, в конце концов, по уговору старшин все же приняли условия, предложенные шахом.

В остальных случаях шах Надир терпел поражение за поражением. Калушкин не без иронии писал, что сабли шаха заржавели от влажного воздуха Дагестана[124].
В ходе изнурительной борьбы дагестанцы не раз пытались заручиться поддержкой России. «Мы, – писали дагестанцы в Кизляр, – посылаем наших выбранных от имени всего народа, умоляя… чтобы ее императорское величество приняла нас под свое могучее покровительство»[125]. В 1742–1743 гг. Братищев и Долгорукий писали в Петербург, что дагестанские владельцы и старшины твердо намерены стать верными подданными России и с нетерпением ждут того дня, когда русские войска придут в движение против шахской армии, с тем, чтобы совместными усилиями изгнать ее из своих земель[126].

Однако в тогдашней международной обстановке не в интересах России было нарушение условий договора 1735 года с Ираном. Провоцировавшая войну Швеции с Россией французская дипломатия, в целях отвлечения части русской армии, прилагала усилия для того, чтобы натравить Иран против русского государства[127]. Она старалась убедить шаха в том, что восстание 1737 г. в Дагестане – результат козней русского двора. При этом французы и шведы усиливали и при турецком дворе антирусскую интригу[128]. Они надеялись объединить Турцию с Ираном против России[129]. С другой стороны, агент английской торговой кампании Эльтон не без санкции английского двора старался убедить шаха в легкости расправы с русскими и строил для шаха на Каспийском море корабли, первой обязанностью которых он считал «переброску войск на русскую сторону»[130].

В таких условиях в интересах России было остаться верной договору 1735 года, тем более, что Иран, держа Турцию под угрозой с востока, лишил ее возможностей вмешательства в европейские дела. Как сказано выше, русское правительство было хорошо информировано относительно основной цели кампании 1741 года. Тем не менее оно надеялось избежать войну с Ираном и использовать шаха в интересах русского государства против Турции. Вы должны, – писали из Петербурга Калушкину, – стараться всеми средствами войти в кредит у шаха Надира[131]. Приняв необходимые меры предосторожности на границах[132], русское правительство не спешило с помощью дагестанцам даже тогда, когда обнаружились явные признаки вероломства шаха в отношении России[133]. Россия могла остаться верной этой своей политике, тем более, что Надир-шах терпел в Дагестане поражение за поражением.

Неудачи в борьбе с дагестанцами выводили из себя Надира. Озлобленный шах, по словам Калушкина, иногда заставлял остатки своих же отрядов, возвращающихся без успеха из набегов сражаться между собою и истреблять друг друга до последнего солдата[134]. «Хотя счастье и покидает меня, – кричал он, – но я, вопреки судьбе овладею Дагестаном»[135]. В другой раз он заявлял, что или сам пропадет и погубит свое войско, или же добьется того, что весь Дагестан будет превращен в пепел. Шах прилагал все усилия к тому, чтобы поддержать свою славу завоевателя. Однако все его последующие операции проходили под знаком постоянных поражений. Однажды в Табасаране сам Надир-шах чуть не поплатился жизнью. Лишь спустившись в ров, он спасся от меткой пули дагестанского воина[136]. Наступила суровая зима, начался голод. Среди воинов шахской армии свирепствовали различные болезни[137]. Надир не мог прокормить свою армию за счет бедных местных ресурсов. Этого не допускали и сами хозяева страны.
Надиру нельзя было рассчитывать на обеспечение своей армии продовольствием за счет своих разоренных владений[138]. Нелегко было и перебрасывать продовольствие в Дагестан из Ирана. В то же время попытки шаха наладить снабжение своей армии при помощи России, также не дали положительных результатов[139]. Солдаты шахской армии питались трупами лошадей, верблюдов и мулов. Наблюдались даже факты людоедства[140]. В лагере шаха люди падали от голода, холода, от пуль и кинжалов дагестанцев.

Дисциплина падала в армии шаха с каждым днем. Надир приказывал выкалывать глаза участникам «беспорядков». По Дагестану и Азербайджану толпами бродили ослепленные иранские воины[141]. Но самым страшным для Надира было дезертирство солдат из его армии, их переход на сторону дагестанцев. «Ни единый человек, – свидетельствует Братищев, – не имеет ревности упражняться в войне». Даже «ближайшие его (шаха) фавориты, военные командиры, статские люди и служивые персияне… только вид верности шаху отдают, а внутренне все ему гибели желают…»[142]. Внимательно следившие за ходом борьбы шаха Надира с дагестанцами русские резиденты Калушкин и Братищев предсказывали, что он «потеряет свое войско, и сам пропадет, нежели покорит дагестанцев»[143].

В конце концов самонадеянный шах Надир, желавший одним ударом поставить дагестанцев на колени и тем разрешить свои задачи в Дагестане, на горьком опыте убедился в тщетности своих усилий. Испытанный им в Индии, Афганистане и других странах метод террора, жестокой карательной политики, на дагестанской почве оказался недейственным. Как пишет Д. Ханвай, шах встретил в Дагестане народ сильный, крепкий, закаленный и непобедимый[144]. Пытаясь сломить дух сопротивления дагестанцев, шах лишь вызвал их ожесточение, ярость и тем самым усилил их отпор. Опьяненный своими прежними военными удачами, Надир недооценивал силу сопротивления народов Дагестана. Рассчитывая на легкость расправы с малочисленным и разрозненным населением Дагестана, он повторил ошибку ряда прежних завоевателей.
В октябре 1742 года шах прекратил военные действия в Дагестане. «Понеже, – писал Братищев, – шах в Дагестан более входить не хочет и токмо ищет дачею денег и кафтанами уровнить дело с лезгинцами (дагестанцами)»[145]. Теперь шах старался привлечь дагестанцев на свою сторону путем применения «коротких, ласкательных» средств[146]. Им был выделен специальный фонд для подкупа старшин общества и феодалов.

Надир посылал специальных людей в различные районы Дагестана для агитации среди главарей обществ и феодалов с целью их привлечения на сторону Ирана. Подкупая их, раздавал титулы, кафтаны, деньги, халаты. В частности, Ахмед-хану Кайтагскому было предложено принять на себя главенство над всеми дагестанскими феодалами. Как уже отмечалось выше, подобным методом шаху в свое время удалось «покорить» крепость Кала-и-Курейш, чего он не был в состоянии добиться силою оружия.
Именно подобный прием приобретает теперь широкое распространение и становится характерным для политики шаха Надира в отношении дагестанцев. Он требовал от дагестанцев лишь аманатов. Шах уже отказался от дани и не требовал людей для пополнения своей армии[147]. Также не думал он теперь о переселении кого-либо из дагестанцев в Иран[148]. Мало того, он примирился с отказом поставлять хлеб даже со стороны жителей тех аулов, которые считались его верными подданными.
Характерно отношение шаха к жителям сел. Тарки, резиденции шамхала Хас-Булата. Шах несколько раз посылал к тарковцам сборщиков хлебных запасов, но тарковцы со дня на день откладывали выполнение этого требования, ссылаясь на то, что «на них оного много наложено» и, что «от недородов хлебов столько поставлять не в состоянии»[149]. Но не помогло и сокращение наложенной на них дани[150]. В конце концов тарковцы отправили сборщика налогов в шахский лагерь с прямым отказом, мотивируя его тем, что «им самим себя прокормить не без трудности»[151]. Такие случаи прямого отказа и «ослушания» оставались теперь не только безнаказанными со стороны шаха, но и обходились молчанием, как недостойные внимания, в то время как армия Надира испытывала острый недостаток в провианте.

Все это говорит о том, что шах Надир в силу обстоятельств вынужден был переменить прежнюю тактику насильственных мер и перейти к политике прежних шахов; не вмешиваясь во внутренние дела Дагестана и отпуская из государственной казны отдельным феодалам и старшинам обществ денежные средства, привлекать их на свою сторону, ставить их хотя бы в формальную от себя зависимость и использовать Дагестан в своих интересах. Удалось ли шаху Надиру разрешить в Дагестане хотя бы такую скромную задачу? Разумеется, нет. Даже те из дагестанцев, которые переходили на сторону шаха, «льстясь на его кафтаны и деньги» оказывали ему лишь явно притворное послушание. При первой же возможности они истребляли иранцев[152]. Теперь оказывали шаху Надиру лишь показную верность даже такие его ярые сторонники, как например, шамхал Хас-Булат. Тайно связавшись с кизлярским комендантом, он с «жадностью добивался» принятия его в русское подданство[153].

Кампания шаха Надира 1741– 1743 гг. потерпела в Дагестане позорный провал. Ему не удалось достигнуть не только своих сумасбродных целей, но и даже того, чего достигали его предшественники. В такой обстановке, когда шаху Надиру не удалось не только укрепить свое положение в Дагестане, но и привести местные народы хотя бы к формальной зависимости от Ирана, и когда оказалось, что его армия пришла к распаду, – уже не могло быть и речи о вторжении в Россию. Не удивительно, что на военном совете шаха было решено, что, пока дагестанцы не покорены, воздержаться от вторжения в пределы русского государства. Таким образом, лишь в силу обстоятельств кампания 1741 года стала только дагестанской.

«Довольно показуется, пишет Братищев, – гнилые плоды действий его (шаха), что через два года ничего в дагестанской стороне достигнуть не мог, кроме что государство свое подорвал, народ (иранский) истомил, войска растерял и остальное крайне изнурил»[154]. «Через долговременное свое пребывание на Кавказе, – говорит Лерх, – ничего он (шах) не учинил, но разорил только свое войско, да и через то славу, приобретенную им через завоевание монгольского царства (Индии), довольно затмил»[155]. В результате многих бесплодных попыток…, – говорит Ханвай, – Надир, этот могущественный завоеватель, оказался в таком плохом состоянии, что остатки его расстроенного войска… должны были дезертировать или погибнуть»[156]. Даже наследный принц Риза-кули-Мирза перед казнью назвал отца безумцем, который «растерял и истребил и крайне изнурил свою армию в Дагестане и ничего не мог достигнуть»[157]. О масштабах бедствий, постигших шаха в Дагестане, говорит и тот факт, что место, где завершился провал дагестанского нашествия 1741–1743 годов стал называться «Иран-хараб», т. е. «гибель Ирана».

Несмотря на все это, готовясь к отступлению из Дагестана, шах заявлял в кругу своих военачальников, что «в Дагестане более дела нет», ибо-де «дагестанцы истреблены, а которые остались, то от опустошения их жилищ, скитаясь по горам, от голода сами погибнут»[158]. Ту же самую мысль услужливо отражал в своей «истории» и соратник шаха, Мехди-хан-Астрабади. Он писал, что все ущелье Дагестана истоптаны скаковыми лошадьми завоевателей и что доблестные герои наказали дагестанцев и страна приведена в состояние порядка и покорности[159]. На самом же деле за шахом числился в Дагестане лишь город Дербент с прилегающей территорией.
15 февраля 1743 года шах ухватился за представившийся ему случай начать менее трудную войну, которая могла бы поддержать его престиж завоевателя. С уцелевшим воинством он отправился на юг[160], чтобы разрешить якобы более важную задачу в борьбе с Турцией, где он лишь еще раз продемонстрировал падение своей мощи.
Значение битв 1741– 1743 годов в Дагестане было велико и выходит за пределы истории страны. Успешная борьба народов Дагестана ослабила военную машину шаха, облегчила борьбу порабощенных им народов и показала им, что «грозу вселенной» можно победить. Участившиеся восстания в его владениях – в Грузии, Хорезме, Туркмении, Азербайджане, Форсе и в других районах говорит о том, как был воспринят здесь успех дагестанцев. В Петербурге и в Константинополе живо следили за ходом этой борьбы, интересовались ею также в Стокгольме и Париже. Из этого можно заключить, что борьба народов Дагестана имела широкое международное значение.

* * *

В достижении успеха в борьбе малочисленных и разрозненных дагестанцев с громадной армией шаха Надира важное значение имели возросшее среди них сознание преимущества объединенных усилий, их храбрость и отвага, умелое использование ими природных особенностей своей страны, своеобразная тактика войны. Наибольшее значение в провале дагестанской кампании шаха Надира 1741– 1743 гг. имела любовь дагестанцев к свободе и родине и их глубокая убежденность в справедливости своей борьбы.

[1] Так называли шаха Надира современники за его военные удачи в Индии и в других странах Востока.
[2] И. Лерх. Путешествия 1745-1747 г.г. в Персию. «Новые ежемесячные сочинения», изд. АН, Спб. 1790, стр. 87.
[3] Там же.
[4] Братищев. Имеются в виду его письма из Дербента, опубликованные в извлечениях, в статье П.А. Юдина «Персия в конце 1742 года». «Русский архив», 1889, № 3, стр. 374 – 381.
[5] Там же.
[6] С. Соловьев, История России. Спб. изд. «Общественная польза»; П. Бутков. Материалы для новой истории Кавказа…, Спб., 1896: В. Левиатов. Очерки по истории Азербайджана в XVIII в. Баку, 1948; М. Иванов. Очерки истории Ирана, Москва, 1952; Hammer. «Geschichte des osmanischen Reiches», 1831; (Ахмед Расим. Османская история), Истамбул, 1933; И. Петрушевский. Очерки истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI– начале XIX в. Ленинград, 1949;Б. Заходер. История восточного средневековья, Москва, 1944; L. Lockhart. Nader shah. London, 1938; (H. Ларуди. Жизнь Надир шаха). Тегеран, 1940; (В. Минорский. Краткая история Надир-шаха), Тегеран, 1913 и другие.
[7] В силу ряда причин русским двором было решено вернуть Ирану прикаспийские завоевания Петра I еще в первые годы после его смерти. Лишь неустойчивость положения в Иране и возможность захвата этих территорий Турцией удерживали Россию от такого шага. Районы южнее р. Куры были уступлены в 1732 году, после изгнания афганцев из Ирана и шла упорная борьба с Турцией. Переговоры о возвращении остальных районов затягивались по той причине, что в условиях складывавшейся на западе антирусской коалиции, в которую предполагалось вовлечь Турцию и Иран, русское правительство стремилось использовать эту уступку в целях усиления антагонизма между ними и тем отвлечь их от европейских дел.
[8] А. Бакиханов, Гюлистан-Ирам, Баку, 1926, стр. 132; Броневский, Новейшие географ. и истор. известия о Кавказе, М., 1823, стр. 24.
[9] ЦГАДА, Персидск. дела, 1721 г., д. 2, л. 7.
[10] Астраханский областной госуд. архив, ф. 394, д. 591, л. 8; «Хроника войн джара в XVIII веке», перев. П. Джузе (в дальнейшем «хроника») Баку, 1931., стр. 27.
[11] Братищев. Указ. соч., стр. 385; Бакиханов. Указ. соч., стр. 120; История о персидском шахе Тахмас-Кули-хане (перевод с французского на русский язык Решетовым), Спб. 1790, стр. 205-206; «Хроника». Указ. изд., стр. 27– 28.
[12] Y. Hanway. An historical account of the britich trade aver the Caspian sea…, London, 1753, (в дальнейшем Ханвай), т. II, стр. 408-411.
[13] (Мухаммед Казим, История мироукрашателя Надира), рукопись Института востоковед. АН СССР, д. 430; т. II, л. л. 150, 318; т. III. л. л. 46, 100, 165, 169. См. И. Петрушевский, указ. соч., стр. 41-42.
[14] Мухаммед-Казим. Указ. соч., т. II, лл. 173-178, 337-357; «Сборник русск. истор. общества», т. 80, № 242, стр. 490.
[15] Архив внешней политики России (в дальнейшем – АВПР), фонд «Сношения России с Персией», 1739 г., д. 5, лл. 32, 37-39, 48, 100-101; «Хроника», стр. 31.
[16] АВПР. ф. «Снош. России с Персией», 1739 г., д. 5, л. 108, 1740 г., д. 6, лл. 555-566, 575; «Хроника», стр. 33.
[17] С. Кишмишев. Походы шаха-Надира в Герат, Гандагар, Индию, Тифлис, 1889, стр. 214-215.
[18] АВПР, ф. «Сношения России с Персией», 1741 г., д. 7, лл. 226-227.
[19] Там же, л. 285.
[20] Там же.
[21] АВПР, ф. «Сношения России с Персией», 1743 г., д. 3, л. 13.
[22] Там же, 1741 г., д. 3, л. 113, д. 7, л. 228.
[23] Там же, 1740, д. 3, лл. 13, 177, 225-226, 348-361, 435, 1741 г., д. 7, л. 229-231.
[24] АВПР, ф. «Сношения России с Турцией», 1742 г., д. 5, лл. 643-646, 654-655, 690.
[25] АВПР, ф. «Сношения России С Персией», 1741 г., д. 7, л. 286.
[26] Там же, лл. 223, 287, 298, 318-319.
[27] И. Лерх. Указ. соч., стр. 82.
[28] Лакский эпос «Хан Муртазали». Литература (Хрестоматия). Махачкала, 1947, стр. 13.
[29] АВПР, ф. «Снош. России с Персией». 1742 г., д. 5, л. 654; аварский эпос (перевод М. Саидова на кумыкский язык), Махачкала, 1942, стр. 1. «Покоренный Кавказ», изд. «Родина», 1904 г., стр. 158.
[30] АВПР. ф. «Снош, России с Турцией». 1742 г., д. 5, лл. 646-648, 654-655-690; Л. Локхарт. Указ. соч., стр. 201; Бутков. Указ. соч., стр. 211.
[31] «Покоренный Кавказ», стр. 158.
[32] АВПР, ф. «Сношения Россия с Персией», 1741 г., д. 7, л. 411; Братищев. Указ. соч., стр. 382.
[33] (история Сами, Шакир, Субхи и Иззи) в дальнейшем – «Тарих». Истамбул, 1198 хиджри, л. 219 (на тур. яз.).
[34] Бакиханов. Указ. соч., стр. 121; V. Minorsky. Esgisse d’un Histoire de Nader chah, Paris, 1934, стр. 26.
[35] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., л. 281.
[36] (Эвлия-Челеби, путешествия), Истамбул, 1158 хиджри (на тур. яз.), стр. 786.
[37] И. Гербер. Известия о находившихся на западной стороне Каспийского моря между Астраханью и рекою Курой народах и землях и о их состояния в 1728 г. «Соч. и переводы к пользе и увесел. служащих». СПБ, 1762, июль, стр. 33-34, август, стр. 102-103, 111, 113, 115.
[38] Ханвай. Указ. соч., т. II, стр. 408, 411.
[39] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1743 г., д. 4, л. 41.
[40] Ханвай. Указ. соч. стр. 408, 416.
[41] Гербер. Указ. соч., стр. 47.
[42] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, лл. 281, 287.
[43] Шамхал – титул тарковских ханов.
[44] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, лл, 217. 331, 376, 378.
[45] Там же, л. 311.
[46] «Тарих», л. 219.
[47] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, д. 281-287.
[48] Эпос «Хан Муртазали», стр. 14, 18.
[49] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г.. д. 7, л. 281-287.
[50] Там же, л. 287; Xанвай. Указ. соч., т. II, стр. 408; Минорский. Указ. соч., стр. 26.
[51] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, лл. 287-301; «Хроника», стр. 34-35.
[52] «Хроника», стр. 34-35.
[53] Уцмий – титул кайтагских ханов.
[54] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 319; «Тарих», указ. изд., л. 220.
[55] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 318-319, 398; Минорский. Указ. соч., стр. 26; «Тарих», л. 219-220.
[56] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 298.
[57] Там же, л, 316.
[58] Там же, лл. 298, 315.
[59] АВПР, ф. «Сношения России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 378.
[60] Там же, л. 420; Мехди-хан Астрабади, Тарих-и-Надири (использован франц. перевод В. Джонса). Лондон, 1770 г., стр. 125.
[61] Нуцал – титул аварских ханов.
[62] АВПР, ф. «Сношения России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 328.
[63] А. Каяев. Материалы история лаков. Рук. фонд ИЯЛ, д. 1642 (на лакском языке), стр. 174.
[64] АВПР, ф. «Сношения России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 355.
[65] Там же; Аварский эпос, стр. 3.
[66] «Хроника», стр. 36.
[67] «Как родники в низовьях, – говорится в лакском эпосе, – превращаются в реки, как из ливня получается бурный поток, дагестанцы различных районов от злости к врагу, от кипучей мести в груди разлились потоком. Они клялись биться за родную землю до последней капли крови, не повернуть спины к врагу, если даже реки начнут течь вверх. Либо смерть, либо победа, – решили питомцы гор. (Эпос «Хан-Муртазали», стр. 16 – 19).
[68] «Хроника», стр. 35-36.
[69] Аварский эпос, стр. 4.
[70] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 220; «Тарих», стр. 220.
[71] А. Каяев. Указ. соч., стр. 169,
[72] «Тарих», л. 220.
[73] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 373.
[74] Там же, лл. 375-376.
[75] «Тарих», л. 220.
[76] Там же.
[77] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 387; Лерх. Указ. соч., стр. 82-85.
[78] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 378.
[79] «Тарих», л. 220.
[80] Там же.
[81] Лакский эпос так описывает эту битву: «Громом огласились горные долины. Казалось небо валится на землю. То не гром гремел, низвергая ливень, а герои-горцы метали пули на вражескую рать, обрушиваясь на них свинцом. Крепко держа длинные пики, мчась на быстроногих скакунах и развевая по ветру андийские бурки, как орлы двинулись на врага отряды горцев. Цудахарский кремень сыпал огненные искры, как огонь лился на врага горячий свинец. От грохота глохли уши, от яркого пламени ослеплялись глаза, как будто ад извергал огненное пламя. Разгоралась кровавая битва, как будто небо сражалось с землей». (Эпос «Хан-Муртазали», стр. 19-20).
[82] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 355.
[83] Там же.
[84] «Покоренный Кавказ», 1905, стр. 158.
[85] С. Кишмишев. Указ. соч., стр. 15.
[86] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, лл. 376-378.
[87] «Тарих», л.220.
[88] «Из-за отсутствия пополнения, – говорится в горской легенде, – стали слабеть у горцев позиции. Надир в диком восторге предвкушал победу. Но вдруг он увидел, что к последним бойцам подоспели свежие силы. Это были их сестры, жены, матери и дочери, переодетые в мужские одежды. Они рука об руку со своими родными сломили силу напора врага. Вражеские войска разбежались беспорядочно, как испуганное стадо: позорно побежали закованные в железо афганцы, понеслись быстрее ланей силачи-мазандаранцы, покатились за ними курды, лазы, туркмены. Шах-Надир не верил своим глазам и никак не мог распознать, злые духи или еще кто другой пришел на помощь дагестанцам. Он узнал, кто они, когда вслед позорно бегущим его воинам понесся радостный и звонкий хохот победивших горянок». («Покоренный Кавказ», стр. 158).
[89] Мехди-хан-Астрабади. Указ. соч., стр. 124-125.
[90] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 390.
[91] Там же, л. 391-411; «Тарих», л. 221.
[92] Там же, д. 7, л. 391.
[93] Там же, л. 411-412.
[94] Бакиханов. Указ. соч., стр. 121.
[95] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 329.
[96] «Тарих», л. 220.
[97] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 413.
[98] Братищев. Известия о происходивших между шахом Надиром и старшим его сыном печальных происшествиях в 1741 – 1742 гг. СПБ. 1763 г., стр. 35.
[99] Мехди-хан-Астрабади. Указ. соч., ч. II, стр. 126.
[100] «Хроника». Указ. соч., стр. 36.
[101] «Сборник император, русского исторического общества», т. 85, Петербург, 1893, стр. 579 – 580.
[102] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, лл. 415-416.
[103] «Ты упрекаешь меня, – писал аварский хан шаху, – в том, что я не явился к тебе на поклон. Я воздержался от этого потому, что ожидал твоего прибытия к себе, чтобы принять и проводить тебя по нашему дикому горскому обычаю, Я слышал, что между тобою и нашими пастухами произошла драка (имеется в виду сражение на территории Андалял – А. Т.). Уверяю тебя, что наши добрые воины не участвовали в этом, и я не мог бы допустить этого, ибо драться с пастушьим сыном подобает лишь пастухам (намекается на незнатность происхождения – по некоторым данным его отец был пастухом – А. Т.). Именно поэтому, увидев, что в руках наших пастухов огромное количество персидских баб, пленных верблюдов, мул, лошадей и драгоценностей, наши добрые воины обвиняют меня в том, что им ничего не досталось. Для чего ты пришел к нам в горы и оставил здесь столько богатства? Не мы же имели дело с твоим братом (речь идет об Ибрагим-хане, о судьбе которого было сказано в начале статьи – А. Т.), его убили джарцы. Он был человек такой же бешеный, как ты, и потерял свою голову в горах Я советую тебе, иди скорее назад в Иран и больше не приходи к нам, а то мы тебя пошлем в пекло, чтобы ты мог там найти своего брата. Правда, мы слышали о твоих великих делах и в начале опасались тебя. Но твоя слава миновала. Теперь тебе самому видно, что ты не такой страшный человек, чтобы нельзя было справиться с тобой» (приводится с некоторыми сокращениями). АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д, 7, л. 410.
[104] Братищев. «Русский архив», 1889, № 3, стр. 43: «Тарих», стр. 221; Лерх. Указ. соч., стр. 82.
[105] Мехди-хан Астрабади. Указ, соч., ч, II, стр. 127.
[106] «Хроника», стр. 37.
[107] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 410.
[108] С. Соловьев. Указ. соч. к V, ст. 83.
[109] Мехди-хан Астрабади. Указ. соч., ч. II, стр. 129.
[110] Алкадари. Асари Дагестан, Махачкала, 1929, стр. 72: Минорский. Указ. соч., стр. 28.
[111] АВПР. ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 433.
[112] Там же.
[113] Там же, л. 335.
[114] Братищев. Указ. соч., стр. 387.
[115] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л, 477; «Тарих», л. 221; И. Лерх. Указ. соч., стр. 46-48.
[116] АВПР, ф. «Снош. России с Персией». 1741 г., д. 7, л. 452.
[117] Там же, л. 464.
[118] Мехди-хан Астрабади. Указ. соч., ч. II, стр. 134; Бакиханов. Указ. соч., стр. 122; Бутков. Указ. соч., ч. I, стр. 213,
[119] Мехди-хан Астрабади. Указ. соч., стр. 186; Бутков. Указ. соч., ч. 1, стр. 214.
[120] П. Бутков. Указ. соч., ч. 1, стр. 215.
[121] П. Бутков. Указ. соч., ч. 1, стр. 215.
[122] Мехди-хан-Астрабади. Указ. соч., ч. III, стр, 127; Бутков. Указ. соч., ч. 1, стр. 217– 218.
[123] Братищев. Указ. соч., стр. 370; Минорский. Указ. соч., стр. 28.
[124] АВПР, ф. «Снош. Россия с Персией», 1741 г., д. 7, лл. 454– 455.
[125] ЦГАДА. ф. 15, д. 65, л, 3– 4; Братищев. Указ. соч., стр. 363,
[126] Бутков. Указ. соч., стр. 379; Xанваи. Указ. соч., стр, 411; Братышев, Указ. соч., стр. 383.
[127] Бутков. Указ. соч., т. I, стр. 211.
[128] АВПР, ф. «Снош. России с Турцией», 1742 г., д. 5, л. 356.
[129] Сильно обеспокоенные усилением шаха Надира, турки, готовясь к войне 1743 г. (договор 1736 г. не был ратифицирован), с интересом и сочувствием следили за героической борьбой дагестанцев против Надира и оказывали им возможную денежную помощь (АВПР, ф. «Снош. России с Турцией», 1741 г., д. 7, л. 77, 364-365; д. 5, л. 116: Ахмед-Расим. Указ. соч., т. II, стр. 432; Акты Кавказ. археограф. комиссии, т. II, допол. к 1 тому, № 8, стр. 1081-1082, см. и № 7, стр. 1080; Бутков. Указ. соч., ч.1, стр. 228-230).
[130] С. Соловьев. Указ. соч., кн. V, стр. 202.
[131] Там же, стр. 84.
[132] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», д, 3, л. 22; С. Соловьев. Указ. соч., кн. V, стр. 200-202; Бутков. Указ. соч., стр. 212, 222-225.
[133] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 285; Санкт-Петербургские ведомости, 1743, № 22.
[134] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, л. 467.
[135] С. Соловьев. Указ. соч., кн. V, стр. 86– 87.
[136] Бутков. Указ. соч., ч. 1, стр. 213.
[137] Там же, стр. 226– 227,
[138] Ханвaй. Указ. соч., стр. 409; Бутков. Указ. соч., стр. 375.
[139] Братищев. Указ. соч., стр. 387; Бутков. Указ. соч. ч. I, стр 221.
[140] Бутков. Указ. соч., ч. 1, стр. 226– 227.
[141] И. Лерх. Указ. соч., стр. 92.
[142] Братищев. Указ. соч., стр. 381.
[143] АВПР, ф. «Снош. России с Персией», 1741 г., д. 7, лл. 318, 436.
[144] Ханвай. Указ. соч., стр. 380-381.
[145] Братищев. Указ. соч., стр. 380-381.
[146] Там же.
[147] Там же, стр. 381.
[148] Там же.
[149] Там же, стр. 371.
[150] Там же.
[151] Братищев. Указ. соч., стр. 371.
[152] Там же, стр. 380.
[153] ЦГАДА, разр. 15, д. 64, л. 3-4.
[154] Братищев. Указ. соч., стр. 374-381.
[155] Лерх. Указ, соч., стр. 87,
[156] Ханвай. Указ. соч., стр. 210.
[157] Братищев. Указ. соч., стр. 389.
[158] Там же, стр. 378.
[159] Мехди-хан-Астрабади. Указ. соч., стр. 134.
[160] ЦГАДА, разр. 15, д. 65, л. 2; Бутков. Указ. соч., ч. 1, стр. 226/

Источник: Ученые записки ИИЯЛ Дагестанского филиала АН СССР Т.5., Махачкала, 1958. С.108-131