[опубликовано 23 Декабря 2008]

Каспари А.А.

Из книги А.А. Каспари «Покоренный Кавказ». 1904 г.

После Медема на Кавказе в качестве главных начальников появились два генерала - Иван Варфоломеевич Якоби и знаменитейший Александр Васильевич Суворов.
Русь в это время подошла уже вплотную к Кавказу, а поэтому понадобилось образование двух корпусов: кавказского и кубанского. Якоби был назначен командиром первого, Суворов - второго, причем Якоби вместе с тем был назначен и астраханским губернатором, т.е., явился первым на Кавказе русским административно-высшим деятелем, как бы предсказывая этим недалекое уже по времени учреждение Кавказского наместничества.
Якоби пробыл недолго - всего лишь до 1779 г., но успел сделать для Кавказа очень многое.

Он основал при слиянии Малки и Терека Екатериноград, сильную крепость, ставшую вскоре резиденцией кавказского наместника, потом поставил крепости Георгиевск и Ставрополь, потом организовал новую Азовско-моздокскую военную линию, начинавшуюся от Моздока и проходившую через Екатеринодар Александровск и Ставрополь до границ Войска Донского и состоявшую из крепостей: Моздокской, Екатериноградской, Павловской, Марьевской, Георгиевской, Александровской, Андреевской, Ставропольской, Московской и Донской. Первая крепость заканчивала поселения моздокского полка, пять следующих за ней, с многими станицами между ними, составляли крепость нового явившегося на Кавказе волжского полка, а четыре последние со станицами принадлежали новому поселенному на Кавказе хоперскому полку. От крепости Донской линия шла через Дмитриевскую крепость (ныне Ростов-на-Дону) вплоть до Азова. Целью создания этой линии явилось стремление пересечь степи между Кубанью и Доном, где до тех пор бродили никем не сдерживаемые скопища кубанцев, калмыков и татар-ногайцев.

В это же время Суворов организовал Кубанскую линию, начинавшуюся от нынешней станицы Кавказской и дотягивавшуюся до устьев Кубани. Линию эту составляли четыре крепости: Александровская (у устьев Лабы), Марьинская, Копылъ и Новотроицкая нынешние Славянск - Кубани. В промежутках между крепостями был поставлены двадцать редутов. Одновременно с этим Якоби начал заселять местность около Ставропольской крепости казенными крестьянами, которых привлекал сюда всевозможными льготами.
Таким образом, кочевники прикубанских и придонских степей были поставлены в строго определенные пределы, так сказать, между двух огней.

Этим путем образовалась к началу кавказских войн знаменитая Кавказская линия с ее левым флангом по Тереку до Моздока, центром до Владикавказа и правым флангом по Кубани до Черного моря. Горцы прекрасно понимали, какое значение имеет для них основание этих линий. В особенности ясно соображали это черкесы и кабардинцы, сплоченнейшие и разумнейшие из племен Кавказа. С весны 1779 г. они сами, на свой риск и страх, начали войну с Россией. Шеститысячное скопище кабардинцев кинулось за Малку на Павловскую крепость, а четыре тысячи черкесов, под начальством весьма уважаемого в стране Адыге владельца Дулак-султана, ударили на русские крепости за Кубанью. Вместе с ними более мелкие партии горцев бросились на станицы моздокского полка.
Нападая, кабардинцы были уверены в своем успехе.

По их соображениям, на линии должны быть люди новые, совсем незнакомые с условиями борьбы в этом краю; да и командующий казался им малоопытным. Но кабардинских удельцев всюду ожидал самый решительный отпор. Дважды они нападали на Павловскую крепость, и каждый раз войска Якоби отбрасывали их со страшным уроном. У редута Алексеевского прогнала их кинувшаяся в шашки сотня хоперского полка с есаулом Михеевым во главе. Подкупленный черкесами изменник поджег строения в Андреевской крепости в тот момент, когда черкесы шли на приступ, но туг они были отбиты; под Ставропольской крепостью две казачьих сотни из полка Кутейникова разбили наголову полуторатысячную черкесскую партию.

Особенно кровопролитная битва произошла 10-го июня 1779г. под крепостью Марьевской. Кабардинцы повели на нее правильную осаду и в два дня добрались до крепостного вала. К защитникам крепости подоспел на помощь сам Якоби и разбил кабардинцев. После этого они несколько поуспокоились, но в сентябре кинулись на Георгиевскую крепость и пробовали взять ее штурмом. Конечно, это им не удалось, но зато 27-го сентября, захватив врасплох русский отряд в 80 чел. с пушкою, кабардинцы вырвали его наполовину и захватили орудие. Торжествуя свою "победу", они расположились на одном из островов, образуемых Малкою. Случилось так, что в самый день несчастия с русским отрядом, к Якоби прибыли подкрепления из России, приведенные ген. Фабрицианом. Прямо с похода новые войска были введены в дело, и после пятичасовой битвы все кабардинцы, засевшие на острове, были перебиты.

Последствием этого было то, что кабардинцы признали себя рабами русской императрицы, выплатили контрибуцию и отказались навсегда от всяких притязаний на земли за Малкой.
Пока Якоби управлялся с Кабардою, Суворов, устроивший Кубанскую линию, оставил Кавказ и вместо него кубанским корпусом командовали один за другим генералы: Рейзер, Бринк, Леонтьев и Пилль.
Однако Суворову вскоре пришлось вернуться на Кубань.

В прикубанских и придонских степях кочевали четыре наиболее могущественные ногайские орды; Единчанская, Едишкульская, Джемулацкая и Будмацкая, выгнавшие отсюда за Кубань татар, касаевцев, наврузцев и бесленеевцев. Татары-ногайцы, потомки тех завоевателей, которые двести лет являлись хозяевами Руси, только милостью русской государыни попали в пределы Предкубанья или нынешней Черноморской, вели себя смирно в течение лишь недолгого времени после своего переселения. Когда на крымский престол, по воле России, вступил бывший ногайский султан Шагин-Герей, ногайские султаны и мурзы, стоявшие дотоле по своему положению выше Шагина, заволновались; нашлись у них противники, и между обеими партиями началось кровопролитное междоусобие. Как нарочно, случилось, что одновременно с этим в степи были неурожай и скотский падеж, к этому прибавилось новое бедствие - среди ногайцев начала свирепствовать чума, занесенная к ним из Турции. Обезумевшие от бедствий, несчастий, отыскивая себе пропитание, врывались в Манычские и Егорлыкские степи, но здесь встречали их донцы, которым принадлежали эти степи и которые вовсе не желали пускать к себе незваных гостей.

Необходимость заставила ногайцев, недовольных появлением на крымском престоле Шагин-Гирея, вступить в тесный союз с черкесами, а те, в свою очередь, стали пользоваться их силами для нападений на русскую кордонную линию, вторгаясь сами в тоже время и в пределы ногайских орд. Русские отражали эти непрерывные нападения, но сами не двигались с линии из опасения, что оставленные в тылу ногайцы окажутся серьезными врагами.

Наконец, весною 1781 г. в ногайских степях вспыхнул настоящий бунт против крымского хана, в сущности своей направленный, однако, против русского правительства. Турция поддержала со своей стороны мятеж. Опять с особенной яростью пропустило давление ногайцев на противников и сторонников русских. Во главе первых стоял ногайский богатырь, едичанский мурза Джаум-Аджи, во главе последних - едишкульский мурза Мамбет-Мурзабеков. В первой битве Мамбет разбил Джаума, но вскоре тот явился с новыми силами, и разгромил Едишкульскую орду так, что едишкульцы бросили кочевья и бежали в Ейск.

Крым отвлекал внимание русского правительства от положения дел в ногайских степях, но, лишь только с Крымом было покончено, в ногайские степи вновь был прислан А.В.Суворов, только что покончивший к тому времени с превращением Крыма в русскую провинцию. У Суворова в этот приезд на Кубань было особенное и очень ответственное поручение, возложенное на него самим Потемкиным. Александр Васильевич должен был не только укротить беспокойный орды ногайцев, но переселить их в пустовавшие после пугачевского бунта приуральские степи. Суворов должен был сделать это по возможности мирным путем, без кровопролития. Мало того, Суворов же должен был объявить Высочайший манифест о присоединении к России Тамани и всего Прикубанья.

Лучший из историков великого российского полководца, Петрушевский, так рассказывает об этом.
Суворов, призванный заменить графа де-Бальмена, получил, однако, по прибытии на место другое назначение. Прежде всего, он повидался в Херсоне с Потемкиным, по его приглашению, и оттуда поехал в Ростов-на-Дону, Дмитриевскую крепость у устьев Дона для командования кубанским корпусом, который составлял 12 батальонов, 20 эскадронов и 6 казачьих полков. Корпус его предназначался "как для ограждения собственных границ и установления между ногайскими ордами нового подданства, так для произведения сильного удара на них, если б противиться стали, и на закубанские орды при малейшем их колебании, дабы тех и других привесть на долгое время не в состояние присоединиться к туркам". Суворов стал стягивать войска, чтобы занять линию Ейско-Таманскую, особенно самый Ейск, свою главную квартиру.

Когда Ейск был достаточно обеспечен, Суворов, исполняя программу, принятую при совещании с кн.Потемкиным, послал в ногайские орды приглашение на праздник по случаю своего прибытия. Собрались в степи под Ейском до 3.000 человек. Суворов, которого ногайцы знали и помнили с 1778 года, принял их, как старых знакомых, обошелся весьма дружелюбно и радушно, и угостил на славу. На другой день гости отправились обратно восвояси, довольные и приемом, и угощением. Доволен был и Суворов, положив, таким образом, начало развязки.

Развязка уже разрешилась дипломатическим путем, только еще не осуществилась на деле. Екатерина издала в апреле 1782 г. манифест о принятии под свою державу Крымского полуострова, Тамании и всей Кубанской стороны. Надлежало теперь привести татар к присяге на подданство и сделать это подданство насколько возможно фактическим.

Присяга была назначена на 28-е июня, день восшествия Екатерины на престол. К этому дню степь под Ейском покрылась кибитками 6.000 кочевников. Русские войска держались наготове, но не выказывали и тени угрозы. После богослужения в православной церкви были созваны в одно место ногайские старшины; им был прочитан манифест об отречении Шагин-Гирея, и, в присутствии Суворова, они беспрекословно принесли на Коране присягу. Затем старшины разъехались по ордам и приняли такую же присягу от своих подвластных, без всяких затруднений, спокойно и торжественно, причем многим мурзам были объявлены чины штаб и обер-офицеров русской службы. Затем начался пир.

Ногайцы расселись группами; вареное и жареное мясо, воловье и баранье, составляло главные блюда; пили водку, так как виноградное вино запрещено Кораном. Старшины обедали вместе с Суворовым; большой кубок ходил вокруг; здравицы следовали одна да другой при грохоте орудий, при окриках "ура" и "Алла". Русские перемешались с ногайцами; не было и признаков чего-нибудь неприязненного. По окончании пира открылись скачки, казаки соперничали с ногайцами. Вечером второе угощение, продолжавшееся далеко за ночь. Съедено 100 быков, 800 баранов, кроме разных второстепенных припасов; выпито 500 ведер водки. Ели и пили до бесчувствия; многие ногайцы поплатились за излишество жизнью. Следующий день, 29-го июня, именины наследника престола, ознаменовался новым пиром; 3-го числа утром опять угощение. Гости, вполне довольные гостеприимством хозяев, простились с ними дружески и откочевали восвояси, сопровождаемые русскими офицерами. Там в присутствии последних, состоялась присяга народа, остававшегося дома.

В конце июля последовал благодарственный рескрипт Екатерины на имя Суворова; государыня пожаловала ему только что учрежденный орден св. Владимира первой степени.
Однако подчинение ногайцев русской власти, достигнутое с формальной стороны, нельзя еще было принимать за действительное. Признаки непокорности и своеволия ногайцев обнаружились скоро, даже скорее, чем можно было ожидать. Турки, избегая явно враждебных действий, сеяли смуту исподтишка. Видя это, Суворов, для сохранения в крае спокойствия, приступил к переселению покорившихся ногайцев в Уральскую степь. Случилось так, что в это самое время Потемкин прислал предписание повременить с переселением, но операция уже началась. Переселение совершалось под присмотром войск, малыми частями, сам Суворов наблюдал за ним и ехал позади всех орд. Дабы отнять от переселяемых возможность покушения на донские земли, протянута была цепь казачьих постов от Ейска до половины Дона.

Как и следовало ожидать, большинство ногайцев было недовольно переселением; Уральская дальняя и незнакомая степь их страшила, а ближнюю - лакомую Манычскую степь им не давали. 31-го июля, отойдя от Ейска всего с сотню верст, ногайцы внезапно напали на русскую команду и на верных России своих соплеменников. Произошел бой с большим числом убитых и раненных; ранен был и Муса-бей, стоявший за переселение. Суворов обратился к ногайцам с увещеванием, но оно не подействовало; тогда, следуя инструкциям Потемника, он дал им волю идти, куда хотят. Десять тысяч джамбулуков повернули назад и бросились на встречный пост; пост подкрепили; произошло жестокое сражение, одолели русские. Ногайцы пришли от неудачи в исступление, не знавшее пределов; не будучи в состоянии спасти свое имущество, они его истребляли, резали жен, бросали в р.Малую Ею младенцев. Погибло до 3.000; в плен попало всего 60 стариков, женщин и детей; русских убито и ранено до 100. Добыча простиралась до 20 000 голов лошадей и рогатого скота.
Разбитые бежали без оглядки; многие из них умерли потом в степи от голода.

Таким образом, операция переселения не удалась, но она принесла не одни отрицательные результаты: поражение джамбулуков распалило злобу кочевников, и между мурзами состоялся разговор, душою которого был Тав-султан. Мятеж запылал почти общий; несколько русских мелких отрядов или были изрублены, или принуждены ретироваться. Тав-султан сделал отчаянное нападение на Ейскую крепость и в течение трех дней пытался овладеть ею, но, не имея ни пушек, ни ружей и, действуя одними стрелами, потерпел неудачу. Из опасения ежеминутного прибытия Суворова ногайцы бросили Ейск и удалились за Кубань, причем лишь трое старых мурз остались верны России, и в числе их Муса-бей.

Понимая, что при подобных обстоятельствах более всего окажет воздействие быстрота, Суворов для закубанской экспедиции сформировал отряд из 16 рот пехоты, 16 эскадронов драгун, 16 донских полков и 16 орудий артиллерии. Большей части казачьих полков налицо не было; Иловайский получил приказание идти с ними прямо к одному из конечных пунктов. Ногайцы были противником нестрашным, и вся задача заключалась в том, чтобы их настигнуть прежде, чем они успеют уйти в горы. Успех экспедиции зависел исключительно от соблюдения ее втайне, и потому Суворов прибегнул к двум средствам: ночному скрытному походу и распусканию ложных слухов.

Экспедиционный корпус выступил из Копыла (славянок - на Кубани) 19-го сентября- Пушен был слух, будто Суворов уехал в Полтаву, что большая часть войск кубанского корпуса обращена внутрь России для близкой войны с немцами, а меньшая часть назначена против Персии, что приказано императрицею -кубанских горцев не трогать и ногайцев оставить в покое. Отряд пошел по правому берегу Кубани, двигался только ночью, соблюдая строгую тишину и не употребляя сигналов, ибо по ту сторону реки тянулись пикеты чутких горцев. Днем войска отдыхали с соблюдением всех предосторожностей в скрытых местах. Поход был очень утомителен, 130 верст едва успели пройти в десять суток.

При всех принятых предосторожностях, Суворов все-таки не мог пройти совершенно незамеченным. Комендант крепости Суджука, принадлежавшей тогда Турции, проведал про движение отряда и послал о нем разузнать. Суворов отвечал, что идет небольшая команда на помощь гарнизонам Моздокской линии. В другой ран войска проходили открытым безлесным местом, где река неширока, хатюкайцы открыли с того берега пальбу. На пальбу не отвечали, но Суворов потребовал к себе хатюкайского бея, сказал ему тоже самое, что суджукскому турку, и сделал жестокий выговор, после чего бей стал плетью разгонять своих стрелков. Однако и тот, и другой случай остались ногайцам неизвестны или. по крайней мере, не возбудили их подозрений.

29-го сентября отряд с присоединившимися казаками Иловайского подошел поздно вечером к месту, против которого Лаба впадает в Кубань. На основании полученных сведений Суворов предупредил войска, что будут четыре переправы: брод обыкновенный, брод в семь четвертей глубины, брод по быстрине и. наконец, переправа вплавь.
"Войскам отдыха нет до решительного поражения, истребления или плена неприятелей. Пули беречь, работать холодным оружием! Драгунам и казакам с коней не слезать для добычи: на добычу идет четвертая часть, другая четвертая четверть прикрывает, остальная половина наготове. Добыча делится пополам: одна половина на государя, другая- войскам, из этой половины казакам ще трети'" - таков был приказ Суворова.

Чтобы захватить ногайцев врасплох, необходимо было произвести переправу ночью, поэтому 30-го сентября войска простояли до 8 часов вечера. Броды были глубоки, пехоте пришлось раздеваться донага; переходила она, коченея в холодной воде, которая местами покрывала плечи. Для уменьшения быстрины, конница переправлялась несколько выше, везя на лошадях одежду пехотинцев и артиллерийские заряды.
Несмотря на многие препятствия, переправа была совершена вполне успешно, и ногайцы остались в полном неведении близкой беды.

Пехота оделась и построилась; отряд тронулся дальше. Авангард наткнулся на ногайский разъезд и взял его живьем, пленные послужили проводниками. Пройдя 12 верст от Кубани, близ урочища Керменчик, накрыли ногайцев совершенно для них неожиданно. Они сначала оторопели, потом стали защищаться с отчаянием, но это продолжалось недолго. Русские были страшно утомлены, так что бой и преследование возобновлялись два раза. Сеча была жестокая и дело кровавое; с обоих сторон ярость и злоба доходили до крайнего предела. Казаки мстили хищникам, 0'исоторых давно и много страдали их земли и никому не давали пощады.

Ногайцы, хуже вооруженные, хуже предводимые, недисциплинированные, не могли противостоять русским и гибли в огромном числе. Тягостное чувство бессилия доводило их до наступления. Одни убивали своих детей и жен; другие при последнем издыхании силились нанести какой-нибудь вред русским. Больше 4000 ногайских трупов валялось на десятиверстном расстоянии: взято было в плен до 7000 ясырей и немало число женщин и детей. Потеря русских немногим превышала 50 человек, а добыча досталась большая: рогатого скота приблизительно 6000 голов, овец 15000, на обратном пути отряда она еще увеличилась.

Впечатление этого разгрома на татар было большое, но различное. Ногайские мурзы прислали Суворову в знак покорности белые знамена, каялись и обещали вернуться на прежние кочевья, за исключением Тав-султана и некоторых других, которые не надеялись на искреннее прощение. На крымских же татар побоище при Керменчик навело "оцепенение и ужас; опасаясь такой же участи, они стали тысячами расселяться в Турцию".

Войска пошли на зимние квартиры; Суворов с небольшою частью отряда направился прямо степью на Ейск. Путь лежал длинный, без малого 300 верст, и трудный; время стояло позднее; пришлось переправляться через большое число рек, настилать мосты из чего попало, либо переходить вброд по пояс. На беду мурзы с неколькими ногайцами, служившими проводниками, взяли направление слишком к северу, так что